Экспансия имела и другие отрицательные последствия, среди которых первенство за эмиграцией. Не только преступники, высылавшиеся за пределы страны, находились на борту кораблей, устремившихся в заокеанские дали, но и те, кого манили свобода и возможности сказочно быстрого обогащения в чудесных заморских странах. Несомненно, что и в том и в другом случае это были наиболее социально активные люди. Абсолютно точных цифр эмиграции нет. Однако полагают, что в 1450–1505 гг. выезжало примерно 750 человек в год, т. е. за полвека более 41 тыс. человек покинули страну. По другим подсчетам, менее чем за столетие выехало 280 тыс. человек.[117]
Сопоставив эти цифры с численностью населения Лиссабона, которая в конце XVI в. составляла 120 тыс. человек, можно легко убедиться, что страна нищала и людьми.Нет никаких сомнений в приоритете экономических, социальных и политических факторов заморской экспансии. Но было бы несправедливо необычайный взлет народного духа, героическую и трудную страницу национальной истории приписать только лишь воздействию этих факторов, сознательно опустив субъективное отношение тысяч безвестных подданных португальской короны, искавших счастья в далеких землях и не оставивших после себя ни трактатов, ни записок о путешествиях, подобных хроникам или «Лузиадам» великого Камоэнса.
Мир, открывшийся глазам бесстрашных португальцев, изумил их своим причудливым многообразием. Восприимчивость к этому необычному миру португальского общества нагляднее всего проявилась в архитектуре и изобразительном искусстве. Под впечатлением увиденного за океаном в Португалии в начале XVI в. возник декоративно-архитектурный стиль, получивший название «мануэлину», по имени правившего в то время страной короля Мануэле Счастливого.
«Мануэлину» пришел на смену изящной португальской готике, вершиной которой считается монастырь Ваталья, многое унаследовав от нее и многим обогатив португальское зодчество. Для «мануэлину» характерно воплощение безграничного мира в очень конкретных деталях – диковинных растительных орнаментах, канатах, колоннах-пальмах. Общий дух построек этого стиля монументален и изыскан. Свободные пространства между колоннами с беспрепятственно льющимся в интерьер светом создают единый прозрачный и легкий объем собора. В этом стиле выстроены башня в Белене, Капеллаш Имперфейташ, замок и собор в Томаре, монастырь Жеронимуш. «Мануэлину», специфически португальский стиль, был открыт влияниям и изменениям, но, несмотря на тесные контакты Португалии с Италией, мотивам заморского происхождения оказывалось безусловно предпочтение перед достижениями итальянской ренессансной архитектуры.
Эпоха короля Мануэла и Камоэнса – «золотой век» Португалии – была, видимо, последним временем, когда португальцы давали положительную оценку своему настоящему. В дальнейшем их взоры обращались либо в прошлое, либо в полное надежд и ожиданий будущее.
Миф об исчезнувшем короле
Вслед за блестящей эпохой Мануэла I Счастливого, когда еще не проявилось в метрополии то негативное, что было заложено бурной колониальной экспансией, пришло время, требовавшее усилий и труда. Ошеломляющие успехи отошли в прошлое. Ни регентство Катарины (1557–1562), ни правление кардинала Энрике (1562–1568) в малолетство короля Себастьяна не были легкими.
Эпоха самого Себастьяна, вступившего на престол в возрасте 14 лет и лишь на первых порах допускавшего вмешательство умудренной Катарины в дела управления, не богата событиями. В 1559 г. в Эворе возник университет, в 1572 г. вышли из печати «Лузиады» Камоэнса, посвященные дону Себастьяну; начало причинять беспокойство английское и французское пиратство… Огромная империя требовала человеческих и денежных ресурсов, а исправно поставляемые в метрополию золото, рабы, черное дерево и другие богатства уходили как вода в песок.