Порубежье

Как на тихий берег, как на тихий берег,Выгнали половцы десять тысяч лошадей.И покрылось поле, и покрылся берегСотнями порубанных, пострелянных людей.Любо, братцы, любо, любо братцы жить.С нашим воеводой не приходится тужить.Любо, братцы, любо, любо братцы жить.С нашим воеводой не приходится тужить.А первая стрелка, а первая стрелка,А первая стрелка в ногу ранила коня.А вторая стрелка, а вторая стрелка,А вторая стрелка в сердце ранила меня.Любо, братцы, любо, любо братцы жить.

С нашим воеводой не приходится тужить.Любо, братцы, любо, любо братцы жить.С нашим воеводой не приходится тужить.Воевода знает, кого выбирает – Сотники по коням да оставили меня.Им досталась воля да сурова доля,Мне ж осталась матушка родимая земля.Любо, братцы, любо, любо братцы жить.С нашим воеводой не приходится тужить.Любо, братцы, любо, любо братцы жить.С нашим воеводой не приходится тужить.Жинка погорюет, выйдет за другого,За мово товарища, забудет про меня.Жалко только воли во широком поле,

Матушку старушку да буланого коня.Любо, братцы, любо, любо братцы жить.С нашим Воеводой не приходится тужить.Любо, братцы, любо, любо братцы жить.С нашим Воеводой не приходится тужить.

И опять тишина… Долгая, а я перебирая струны припоминал ещё какую ни будь песню, но уже для женской половины слушателей.

— Ихде ты эту песнь слышал Алеша? Дед сморкаясь и кряхтя, поддерживаемый под руки подошел ко мне.

— Так сам придумал я её. Слушал же тебя в отроках будучи, как ты рассказывал про битву с половцами, вот мало по малу, слово к слову и сладил песнь. Хорошо ли получилось?

— Хорошо Алёша! Да так хорошо, что мы вот с побратимами как вновь на битве побывали. Мы ведь в те времена сотниками все трое были. Ещё споёшь ли?

— Да вот хочу и девушкам спеть. чтобы по честному было.

— Спой Алёша, бог нам тебя послал, душе ведь тоже отдых нужон.

Не шуми ты дуб листвоюВ чистом поле на ветру,

Нет давно уже покоя,Нету сердцу моему.Как водила к водопоюБелогривого коняЗагляделся чернобровыйПарень бравый на меня.Здравствуй, красная девица,Здравствуй милая душаНа тебя дай подивитсяДо чего ж ты хороша.Запылали мои щечки,Сердце вспыхнуло в груди,Я сказала — «К быстрой речкеХорошо вдвоем идти».

И шумела до закатаМолодая наша кровь,В том одна лишь виновата -Окаянная любовь.Не шуми ты дуб листвоюВ чистом поле на ветру,И с тех пор уж нет покоя,Нету сердцу моему.[1]

— Что, и эту историю ты от меня услышал? Дед пристал ко мне как Мюллер к Штирлицу.

— Нет конечно, от матушкиных сенных девушек. Они там много чего рассказывали друг другу, а я слышал нечаянно.

Утром, ни свет ни заря, у крыльца топтался подмастерье кузнеца. Коса лежала у него на плече, дворня глядела на чудо совню, на кузнеца, но тот молча стоял и ждал. Дед за столом долго молчал, потом засопев спросил:

— Кузнеца сын, чего ждёт? И чего он за совню кривую приволок?

— То Дедушка, моя придумка новая. Скота много, Зимой забивать и потом ждать пока молодняк вырастет, долго. Вот удумал я новый серп укосистый, кузнец сладил, сегодня пробовать будем косить им. Думаю, десяток серпов обычных заменит. Сена накосим, скот всю зиму можно будет кормить.

— Когда ты чадо молодое только успеваешь? И песню сочинить и серп придумать, чего от тебя ещё можно ожидать. А Алёша?