Поручик Ржевский или Любовь по-гусарски

— Софья Андреевна, — чуть не плача пролепетал он. — Я не хотел. Ваша грудь… я нечаянно. Видит бог! Простите, я не хотел.

— Ах, Петр Григорьевич, Петр Григорьевич, какой вы, однако… Я вас, быть может, за то и ударила, что ничего-то вы не хотите.

— То есть? Как это?

Сонечка с сожалением взглянула на него, глубоко вздохнув.

— Вы, кажется, собирались объясниться со мной? Что же вы? забыли? передумали? Или мы будем опять учить спряжения каких-то там ваших дурацких глаголов? Вы в самом деле передумали со мной объясняться?

— Да… то есть… нет. Нет! — Молодой человек засуетился, стал извиваться угрем, теребить руками сюртук. — Я, Софья Андреевна, давно… вы же сами знаете… Я, как вас увидел, так сразу… В грудной клетке, знаете ли, что-то такое екнуло… сам даже не пойму… Вы, как на меня взглянете, так я… уже всё одним словом…

«Вот он русский человек на рандеву! — досадовал Ржевский, наблюдая за мучениями Сонечкиного ухажера. — Если уж вцепился барышне в фигуру, так не бросай дело посреди дороги, не робей, тяни на себя, не давай опомнится — чтоб у твоей дамы дыханье сперло, в глазах зарябило, а в голове одна страсть да любовь осталась. Эх, Петя, меня бы на твое место! Жаль, я не при параде.»

— Софья Андреевна, вы бы знали, какие у вас глаза, Софья Андреевна, — бормотал Петр Григорьевич, глядя себе под ноги. — Они у вас, как… как…

— Ну? — с придыханием произнесла Сонечка, подходя к нему вплотную. — Продолжайте, что же вы замолчали.

— Глаза у вас, такие красивые и большие — большие, как… как…

— Как у лошади! — не выдержав, подсказал из — за кустов поручик, а разволновавшийся молодой человек, уже почти ничего не соображая, радостно подхватил:-как у лошади, Софья Андреевна.

— Спасибо…

Она не слышала ничего. Ее туманный вгзляд был прикован к его трясущимся губам. Она вдруг порывисто обхватило его руками за шею.

— Скажите откровенно, Петр Григорьевич, вы могли бы ради меня прыгнуть в пруд?

— Конечно!

— Прямо в одежде?

— Хоть сейчас! — Он рванулся из ее объятий, но она не пустила.

— Вы любите меня, Петр Григорьевич?

— Я? Нет… то есть… да. Да! Как вы догадались? Я ведь ни словом…

Он продолжал что-то лепетать, вперив свой взгляд куда-то за облака. Но Сонечка опять его не слушала, занятая своими собственными фантазиями.

— Поцелуй меня, Петя, — по-семейному просто попросила она, закрыв глаза и запрокинув голову.

Молодой человек вздрогнул, судорожно сглотнул застрявшую в горле слюну и воровато огляделся по сторонам. Медленно сгибая колени, он потянулся сложенными в трубочку губами к лицу девушки. Судя по всему, он метил ей куда-то под нос.

— Ну? — шепнула она, не открывая глаз.

— Угу-м, — ответил он и, крепко зажмурившись, чмокнул ее в подбородок.

При виде этой целомудренной картины у поручика Ржевского сдали нервы. Забыв о том, что он одет, как последний оборванец, Ржевский выскочил из — за кустов. В два прыжка оказавшись возле влюбленной пары, он отпихнул горе — любовника в сторону.

— Не умеешь — не берись! — Он сунул в руки оторопевшему Петру Григорьевичу свой кивер. — На вот лучше подержи, — и, обняв Сонечку, страстно впился губами в ее влажные уста.

От неожиданности Сонечка даже не подумала сопротивляться. Она замерла в руках поручика, как тряпичная кукла. Еще мгновение — и они оказались на траве.

Тут уж Петра Григорьевича прорвало.

— Как это понимать, сударь?! — возопил он. — Кто вас научил такому обращению с женским полом?

— Тяжелое детство. Когда я был мальчиком, у меня было слишком много девочек.

— Это возмутительно! — схватив поручика за ногу, Петр Григорьевич попытался оттащить его от девушки. — Немедленно слезьте с Софьи Андреевны! Я прошу, я требую…

— Петр Григорьевич, уйдите, — проворковала Сонечка, разомлев в объятиях поручика. — как вам не совестно подглядывать.

— Опомнитесь, Софья Андреевна! Опомнитесь, заклинаю вас, пока не поздно. Взгляните, кого вы пригрели у себя на груди. Это же мужик! В лаптях, немытый, нечесанный. Он ничего не смыслит ни в грамматике, ни в поэзии. Зачем он вам?

— Я тебе потом объясню, блаженный, — огрызнулся Ржевский, развязывая шнурок, стягивавший ворот на платье девушки.

— К чему весь этот странный маскарад? — шепнула Сонечка.

— Милая, ради одного вашего взгляда я мог бы вырядиться хоть папой римским. У вас такие прелестные глаза.

— Да они у нее, как у лошади! — взвизгнул Петр Григорьевич, от ярости подпрыгнув на месте. — Зачем вам, простому мужику, эта культурная барышня?! Бросьте ее, христом богом молю! Кесарю — кесарево, а мужику — баба.

— Уймитесь, любезный, пока не поздно! — рявкнул на него Ржевский, с трудом отлепив свои губы от девичьего плеча. — Я не вступаю в переговоры с евнухами.

— Так и знайте, Софья Андреевна, — мстительным тоном заявил Петр Григорьевич, — я теперь же иду к вашей maman. И я молчать не буду. Все расскажу, все опишу в деталях. Да-с! В мельчайших подробностях.

— Пошел вон, губошлеп нецелованный! — крикнул Ржевский.