Поселок на краю Галактики

— За пять столетий до них… Вот так… А потом пять столетий апатии.

— Но почему?

Император повелел сжечь все корабли. И казнить каждого, кто вознамерится строить их снова…

— Но почему?

— Все, что нам нужно иметь, мы уже имеем. Все, что нам нужно знать, мы уже знаем. Излишние знания — источник скорби. Так учили народ.

— Но это смерть! — воскликнул юноша. — Если так пойдет и дальше, то женщины перестанут рожать детей…

В глазах старика мелькнуло подобие улыбки.

— Не перестанут.

Он подобрал с земли два коричневых камня и с неожиданной силой ударил их один о другой.

— Понюхайте!

— Пахнет паленым, — сказала девушка.

— Кремень, — сказал юноша.

— Даже в камне живет огонь, — проговорил старик. — Когда — нибудь эти камни станут частью нового солнца…

— Скоро ночь, — сказала девушка. — Нам надо идти. И нам надо знать, что там. Что?

— Мина Тиглера, — небрежно, будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, произнес старик. И, заметив недоумевающий взгляд девушки, добавил: — Ее придумали, чтобы подавить волю к сопротивлению. Тиглера нет. А мина осталась. Теперь уже не вся. Но на вашу долю хватит. Есть у вас карта?

Юноша выхватил из нагрудного кармана штормовки сложенную в несколько раз трехверстку и разложил ее у ног старика.

— Карандаш!

Девушка достала карандаш и протянула старику.

Тот встал на колени, несколько секунд вглядывался в карту, а потом старательно вывел на ней крестик.

— Тут осталась часть нашего груза. Центнера полтора…

Опираясь на руку юноши, он медленно поднялся с колен, разогнулся, поднес к шляпе коричневую руку, повернулся спиной к Гранде Диабло и, медленно переступая длинными худыми ногами, зашагал в гору.

— Погодите! — закричал юноша. Сорвался с места и в несколько прыжков догнал старика. — Погодите! Она пойдет с вами!

Старик не остановился, только покачал головой на ходу.

Тогда юноша бросился к девушке и сильно рванул ее за руку:

— Иди!

— Он доберется сам, — сказала она, пытаясь высвободить руку. — До источника не так уж далеко.

— Не доберется! Иди и жди меня у Хромого!

— Не дури. Я пойду с тобой.

— Ты нужна ему, а не мне!

— Я пойду с тобой.

— Он стар, а я молод!

— С тобой…

— Он слаб, а я полон сил!

— С тобой…

— Будешь только путаться у меня под ногами!

— С тобой…

— Убирайся к дьяволу!

— С тобой…

— Ах так! — Юноша отпустил ее руку, которую все еще машинально держал в своей, и, размахнувшись, ударил девушку по щеке.

Она охнула, но не пошевелилась.

— Увижу — убью! — Он повернулся и бросился вниз по тропе.

Когда он исчез за поворотом, девушка поднесла холодную ладонь к горевшей от удара щеке и оглянулась.

Старика тоже не было видно.

Она подняла свой рюкзак, взвалила его на спину и медленно зашагала вниз по тропе в сгущавшуюся тьму.

…Полмиллиона часов. Полмиллиона часов. Полмиллиона, полмиллиона, полмиллиона часов…

6

На третьи сутки утром, когда солнце отжало к подножию белую тучу тумана, обнажив два вонзившихся в небо каменных клыка, юноша и девушка увидели змей.

Оба зубца — они были совсем близко, если напрямик, то метрах в трехстах — казались живыми, шевелящимися, так густо покрывали их растущие прямо из камня серые извивающиеся ленты с безглазыми утолщениями голов, увенчанных тремя более темными жгутами. Жгуты тоже беспрестанно извивались, но, в отличие от самих лент, не беспорядочно, а все вместе — как колосья под ветром. В бинокль все было видно, как на ладони.

— Длинный, они заметили нас, — прошептала девушка, крепко сжав холодными пальцами руку юноши.

Действительно, порывы несуществующего ветра все чаще склоняли темные жгуты в их сторону. А вслед за жгутами все больше безглазых голов поворачивались им навстречу.

Рука юноши ответила легким, бережным пожатием.

Он осторожно опустил на землю свой тяжелый мешок и громко, гораздо громче, чем обычно, сказал:

— Доставай запалы.

И, повернувшись к ней, увидел ее глаза.

— Малыш, а малыш, — произнес он, понизив голос, — встань — ка на цыпочки, помогу снять рюкзак.

А она прошептала:

— Может, лучше сам нагнешься?

И сплела пальцы на его стриженом затылке.

…Как-то раз я взял карандаш и помножил двадцать четыре на триста шестьдесят пять. И еще раз — на шестьдесят пять. И у меня получилось что-то немногим больше чем полмиллиона.

Не верите? Возьмите карандаш и проверьте. От начала жизни до смерти всего лишь полмиллиона часов.

Так спешите любить все, что вы любите! И ненавидеть все, что вы ненавидите! Словом и делом спешите сегодня — завтра будет поздно. Все слова, которые вы не успели сказать, превратятся в бессмысленный хрип, все движенья, которые вы не успели сделать, превратятся в беспомощный трепет, когда настанет последний из вашего полмиллиона…

7

Прошли сутки.

Прошло пять суток.

Прошло десять суток.

Прошло двадцать суток.

Прошел месяц.

Солнце еще не всплыло из — за хребта, но свет уже заливал полнеба, когда трое рослых мужчин подошли к единственному сохранившемуся в поселке дому.

Двое остались внизу, а третий — очевидно, старший — уверенно поднялся на крыльцо и постучал в дверь.

В доме послышалось какое-то неясное движенье. Потом снова все затихло. Но было ясно — там, за дверью, кто-то есть.

Пришедший громко спросил: