Послание Иакова

В этих стихах обращает на себя внимание контраст между четкой определенностью слов и выражений, касающихся вражды, и обыденностью слов, относящихся к теме удовольствий и желаний. Описывая ситуацию, Иаков как бы движется к постановке диагноза. Серьезность болезни очевидна. Симптомы этой болезни были такими неясными, расплывчатыми, что не возбуждали ни в ком подозрений или волнения — просто люди были самими собой, проявляли признаки обычного для людей беспокойства о себе — но главная причина подобного поведения крылась в противоречивости человеческого духа, духа греха и жестокой «ревности» (phthonos, 5). Наше человеческое своекорыстное сердце как показатель нашей падшей природы проявляет себя трояко, являясь миниатюрной копией и отражением земной, душевной и бесовской мудрости, противопоставляя себя мудрости, сходящей свыше. Во–первых, человек с таким сердцем стремится возвыситься над другими людьми; во–вторых, во взаимоотношениях с людьми им постоянно овладевают корыстные побуждения (что получу я?); в–третьих, он жаждет обладания материальными богатствами. Эти три проблемы и составляют тему обсуждения в отрывках 4:11,12; 4:13–17 и 5:1–6. Речь в них идет о высокомерии, когда человек стремится опорочить других людей, о самонадеянности, когда человек видит себя хозяином собственной жизни, желая лишь получать прибыль (13), и о жадной зависти, накопительстве, о лишении других того, что им принадлежит по праву.

Против клеветы (4:11,12)

Не злословьте друг друга, братия: кто злословит брата или судит брата своего, тот злословит закон и судит закон; а если ты судишь закон, то ты не исполнитель закона, но судья. 12 Един Законодатель и Судия, могущий спасти и погубить: а ты кто, который судишь другого?

Выражение Иакова Не злословьте друг друга (11) означает «не клевещите», «не порочьте» друг друга. Порочащее слово может быть совершенной правдой: нам совсем не нужно лгать, чтобы опорочить друг друга. Но дело в том, что даже знание истины не дает нам права говорить о ней. Правду мы говорим или нет, но подобные высказывания помогают нам ощутить превосходство над другими людьми, как предполагает сама форма глагола, который использовал Иаков[121]. Мы говорим высокомерно и таким образом превозносимся над другими. Злословие запрещено не потому, что грешит против истины, его даже нельзя назвать нарушением заповеди любви, — но оно нарушает повеление быть смиренным. Если мы действительно смиренно покорились Богу (6—10), мы не можем поднимать себя до той высоты, с которой возможно было бы говорить «свысока» с кем бы то ни было!

Идею запрета злословия и клеветы Иаков развивает по четырем направлениям. Во–первых, он говорит о том, как мы должны относиться друг к другу.

Мы — братья (11) и ближние друг другу. Наши братские отношения подчеркиваются повторением братия… брата… брата[122].

Обличительный вопрос Иаков ставит в самый конец стиха, подчеркивая близкие, доверительные отношения. Братия изливают друг на друга ту любовь, которая отличает теплые семейные взаимоотношения. Эта любовь основана на спасающей благодати Божьей, которая становится доступной нам во Христе, и на решении Отца по воле Его (1:18) сделать нас Своими детьми. Братские взаимоотношения ставят всех нас на один уровень, поэтому нельзя одному из нас требовать превосходства над другими или ощущать его. Ни одного из нас не назовешь первенцем (Рим. 8:29), мы все равноправные члены одной семьи. Бог охарактеризован здесь как Законодатель, могущий спасти и погубить. Эти слова совершенно четко (как в Мф. 10:28) представляют Бога как Судью, облеченного властью определять срок жизни и смерти. Но, похоже, это качество Бога — слишком суровое средство избавления христиан от греха критики. Скорее всего, автор просто хотел напомнить, что Бог, Который мог осудить и уничтожить грешника, решил его спасти. По милости Божьей и тот, кто критикует, и тот, кого критикуют, находятся в одинаковом положении братьев, сыновей одного и того же Отца. Разговор с братом «свысока» просто невозможен, все мы связаны друг с другом узами любви.