Юкио Мисима

После банкета

Yukio Mishima

UTAGE NO ATO

Copyright © The Heirs of Yukio Mishima, 1960

All rights reserved

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

Издательство Иностранка®

* * *

Люблю умных людей. Ненавижу интеллектуалов. Мисима интеллектуалом не был… Мисима был гением и умным человеком.

Генри Миллер

Мисима – необычайный талант, и не просто японский талант, но талант мирового уровня. Такие гении рождаются раз в триста лет.

Ясунари Кавабата

Скрупулезностью психологического анализа Мисима подобен Стендалю, а глубиной исследования людской тяги к саморазрушению – Достоевскому.

The Christian Science Monitor

Изысканная и сдержанная высокая комедия… классическая картина столкновения кипучего сентября с увядшим декабрем.

Kirkus rewiews

Главная героиня «После банкета» – на сегодняшний день самое крупное и мощное достижение в весьма выдающейся картере Мисимы.

The NewYorker

Глава первая

Место действия – «Сэцугоан»

«Сэцугоан» – поистине уединенная обитель – находилась на изрытом природой холме, неподалеку от реки Коисигавы, и счастливо избежала разрушений во время войны. Изукрашенные каменные ворота, перенесенные от какого-то известного храма Киото вместе со знаменитым садом Кобори Энсю[1] площадью три тысячи цубо[2], и парадный вход, и зал для приема, которые переместили сюда в исконном виде из древнего храма в Наре[3], и построенный позже Большой зал – ничего не пострадало.

После войны, в разгар шума вокруг налога на имущество, обитель «Сэцугоан» из рук первоначального владельца, чудаковатого предпринимателя, перешла в руки энергичной, красивой хозяйки и мгновенно превратилась в модный ресторан.

Хозяйку звали Фукудзава Кадзу. Ее пышная, соблазнительная фигура таила в себе прелесть сельской природы, кипучую силу и страсть. Человек со сложными движениями души стеснялся показать Кадзу собственную сложность, человек со слабым темпераментом, глядя на эту женщину, не понимал: вдохновляет она его или же подавляет. Волей небес наделенная мужской решительностью и по-женски нерасчетливым темпераментом, она могла пойти значительно дальше мужчины.

При легком характере Кадзу ее несгибаемое «я» было облечено в простую, красивую форму. С юности она предпочитала любить сама, нежели быть любимой. Прелестная сельская наивность скрывала некие попытки навязать свое мнение, а всякие злостные намерения окружавших ее людей воспитали беспредельно открытую душу.

У Кадзу давно в друзьях ходили мужчины, с которыми она не состояла в любовных отношениях. Закулисный политик Консервативной партии Нагаяма Гэнки был скорее новым другом, он любил Кадзу, которая была моложе его на целых двадцать лет, как младшую сестру.

– Она редкая, потрясающая женщина, – всегда говорил он. – Она способна на великие свершения. Скажите ей: «Встряхни Японию!» – она и это сможет сделать. Черты, которые у мужчин считаются безрассудными, у женщин чаще называют проявлением кипучей деятельности. Если появится мужчина, который вызовет у нее подлинную страсть, – вот тогда эта женщина взорвется.

Кадзу, услышав от кого-то сказанные Гэнки слова, не огорчилась, но, встретившись с ним лицом к лицу, заметила:

– Вы, господин Нагаяма, не можете вызвать у меня страсть. Даже если самоуверенно пойдете в атаку, со мной у вас ничего не получится. Человека вы разглядеть способны, но ухаживать не умеете.

– Я и не собирался за тобой ухаживать. Начни я за тобой ухаживать, мне конец, – язвительно отозвался старый политик.

По мере того как ресторан «Сэцугоан» становился модным заведением, росли и расходы на содержание огромного сада. Прямо на юг от кабинетов банкетного зала находился пруд Тацуми – в застольях, связанных с любованием луной, он становился важным элементом садового пейзажа. Двор окружали старые величественные деревья, какие редко увидишь в Токио. Торжественно возносили свои вершины сосны, каштаны, железное дерево, каштанник, меж ними проглядывало голубое небо, не испорченное ликами городской архитектуры. На широко раскинувшихся ветвях сосен надолго поселилась пара коршунов. Множество разных птиц порой навещало этот сад, и в сезон расставаний и перелетов тут стоял ни с чем не сравнимый, невообразимый гомон пернатых, слетавшихся на обширные газоны клевать букашек и плоды павловнии.