После бури

Рядом с Адри и Беньи стоял Теему. «ПИ-ДО-РЫ!» – орали хедские болельщики, «СУКИ!» – орали в ответ бьорнстадские. Пока это были всего лишь слова, но Теему покосился на Беньи и Адри, проверяя их реакцию. Беньи был непроницаем, как камень: размеренное дыхание и равнодушный взгляд, как будто он то ли сбрасывал обороты, то ли, напротив, к чему-то готовился. Адри же только мельком взглянула на Теему и удивленно проговорила:

– Странно, что ты такой спокойный.

Теему загадочно кивнул:

– Я обещал сегодня не высовываться.

– Кому? – поинтересовалась Адри.

– Клубу, – ответил он.

Он даже своему ближайшему окружению не сказал, что говорил с Фраком. Только велел всем сохранять спокойствие, пока не получат прямого сигнала, и тогда все послушаются – не из страха, а потому что любят Теему. Он знал, это братство, которого здесь никому не понять, но если кто и мог бы, то это Адри. Тем не менее ему было трудно истолковать выражение ее лица сейчас – возможно, потому, что она и сама толком не знала, что чувствует: то ли гордость за Теему, что он и его парни до сих пор не развязали драку, то ли желание, чтобы они уже подрались. За свою жизнь Адри столько раз видела, как люди причиняют зло другим людям, что закалилась и очерствела, но когда зло причиняли животному, все предохранители внутри ее слетали. В голове все разом чернело. В такие минуты она понимала Теему как нельзя лучше.

«ПИ-ДО-РЫ!» – грохотало с одной трибуны.

«СУКИ!» – грохотало в ответ.

Выкрики накатывали с обеих сторон как волны. Обычно на игре между тринадцатилетками трибуны пусты, но это была не обычная неделя. В субботу основные команды обоих городов сыграют первый матч сезона, и у Адри в голове пронеслось: что же выкинут эти парни тогда? На танках приедут?

«БЕЙ, МОЧИ, ЛОМАЙ, ПАЛИ! МЫ БЫ ТРАХНУЛИ ВАШИХ СЕСТЕР, НО ВЫ ИХ САМИ УЖЕ ТРАХНУЛИ!» – орал кто-то на красной трибуне.

«ХЕД – ССЫКЛО! ХЕД – ССЫКЛО!» – скандировали парни Теему, окружавшие Адри.

Красных болельщиков не так много, как зеленых, и, главное, они не так хорошо организованы. Когда они скандируют, то слышны сотни разрозненных голосов, когда же кричат парни Теему, все голоса звучат слитно, как один. Как голос одного-единственного, внушающего ужас человека, готового на все. На трибуне «Хеда» это, конечно же, знали, знали, что они слабее, поэтому сделали то, что делают все болельщики в их положении: ударили противника в самое уязвимое место. Они готовы были на что угодно, лишь бы обидеть, сделать больно, задеть их гордость. Они придумали самый простой способ. И самый жестокий.

Пока Тед и остальные протискивались к выходу на лед сквозь давку, которую устроили их отцы с отцами противника, и, выбравшись на площадку, начали разогреваться, по трибуне «Хеда» прокатился слух: что-то такое про Суне, старого тренера основной команды. Что-то такое про собачку, которая попала на командное фото «Бьорнстада». Вроде того, что маскота теперь оплакивают даже самые страшные члены Группировки.

То, что произошло потом, было невероятно просто и эффективно, спонтанно и очевидно, глупо и разрушительно: парень, стоявший наискосок позади Тобиаса, начал лаять.

– Гав, гав, гав, – затявкал он, и сперва раздалось только несколько смешков вокруг.

Потом кто-то залаял громче:

– Гав! Гав! Гав!

И вдруг залаяла вся красная стоячая трибуна. Сначала в шутку, но через секунду это уже звучало как угроза. Соль на открытую рану. Прямая провокация. Бьорнстадские болельщики не стали отвечать им кричалкой или воем, они сделали кое-что похуже: они замолчали. И тогда смолкло все вокруг.

Трудно объяснить, какие звуки наполняют забитый людьми ледовый дворец, человеку, который никогда там не бывал, но даже хрустящие попкорном родители маленьких детей и уминающие хот-доги пенсионеры довольно быстро перестают слышать фоновый шум. Особенно в Бьорнстаде. Все настолько привыкли, что болельщики на трибунах орут друг другу «СУКИ» и «ПИДОРЫ», что они будто кричали это на иностранном языке – поедатели попкорна и сосисок и ухом бы не повели и, откинувшись на стульях, преспокойно продолжили бы болтать о погашении ипотеки, о внуках и о погоде. Быть может, они слегка избаловались, ведь со времени последней настоящей драки прошло уже больше двух лет. Все забыли, как срывается с места Группировка, поэтому были безмятежны, как дети, жмущиеся носом к стеклу вольера со львами. Крики чернокурточников сродни жужжанию вентилятора, которого не замечаешь, пока не выключишь.

Но в сгустившейся тишине, которая тут же охватила каждого в зале, живут только террор и ужас. Последний раз так было два года назад, но сейчас происходило вновь.

– ГАВ! – крикнул какой-то парень на трибуне красных, чересчур заведенный, чтобы заметить, что все остальные молчат. Кто-то шикнул: «Заткнись», кто-то попробовал кричать что-то другое, но было уже слишком поздно.

– Что будем делать? – спросил у Теему один из его парней, стоявших ниже.