После Исхода

Одноглазый Тед поднялся, наконец, на ноги и пришкандыбал к собранию. Он злобно глядел на Сторра, выливая весь яд, на который был способен организм. Впрочем — лейтенант не мог видеть выражение перекошенного ненавистью лица вскройщика за матовой блесткостью забрала.

— Ладно, черт с ним! — Бен привычно выразил вслух мнение большинства. — Нужно выбираться. Дома разберетесь… это тебе, Тед, персонально… Молодой смрадом надышался… Отойдет и разберетесь. Тока руки баклану свяжите, чтоб в спину нам не пальнул.

Тед кинулся к пленнику, вытащил на ходу блокирующую бечеву, грубо перевернул желтого спиной вверх и, что было мочи, затянул удавку на запястьях Корнета.

— Он пойдет с нами! Все, что захвачено — ДОБЫЧА! Он стрелял в абордажника! По законам Тортуги — он пройдет по ДОСКЕ! — Тед срывался на визг и вращал помутившимися кровью глазами. — Бен! Ты шо ж понятия НАРУШАЕШЬ?!

— Его Сторр взял. Его добыча — он и решает чего с ней… Все, пошли… пока у меня кислород не кончился. Глотану забортной дряни — лично кто задерживает вставлю пистоль в задний проход и проверну. — Бен спокойным голосом не оставил сомнений в реальности осуществления экзекуции и отряд бодренько потянулся за его смешной переваливающейся массивной фигурой.

Корнет сидел, покачиваясь, как сомнамбула, по лицу его стекали густые мутные струйки, скапливались под носом, и на подбородке, вытягивались длинными соплями, стекая с челюстей и придавая несчастному погонщику вид, жуткий в своей отвратительности.

Сторр вдруг заметил, что собственное лицо мало чем отличается — мельчайшие частички слизи составляли никак не меньше трети в тяжелом влажном воздухе трюма, они конденсировались в открытом пространстве гермошлема, потоком стекали пол лицу, наполняя поддон головной сферы мерзкими зловонными комьями. Но опустить забрало и включить промывку-продувку не позволяла… совесть?..

Риккол подошел к бывшему подчиненному и опустился перед ним на колени.

— Даг! Ты меня узнаешь? Эх, Дагги, Дагги… ты меня прости… Что ж они с тобой сделали?..

Корнет плавал по лейтенанту мутным взглядом, лицевые мышцы его подергивались и ничего осознанного в том танце не наблюдалось.

— Это ты, лейтенант… Ты живой, сука… — Хриплый голос был пропитан ненавистью, лейтенант вздрогнул. — Ты погляди на меня, мразь… это все ты… ты, сука… ты всех ребят положил…своими руками — товарищей… хрустальку захотелось, пиратский отсос… Ты… — Корнет едва не сорвался на рыдания. — Зачем ты все погубил?!!

Рикк молча поднялся. Я ничего не могу сказать Корнету. Мне нечего и я не имею права вообще ему что-то говорить. Даг прав.

И только что, я продлил его страдания на новую вечность.

— Я… никогда… отсюда… не выйду… — Корнет задыхался плачем через слово, лицо его стало детским и беззащитным. — Ты съел меня, тварь, сожрал и не подавился… что смотришь, ублюдок! Стреляй!

Корнет вскочил на здоровое колено, охнул и вновь осел.

Сторр оттащил бывшего товарища к стене, натянул на лицо дыхательный воротник, отфильтровывающий влагу из вдыхаемого потока, и разрезал полимерную бечевку, сковывавшую руки пленника. Хлопнул бывшего снайпера по плечу и направился к своим.

Разве могут нюансы перевесить пожизненную правду Корнета… Я пират и безусловно виноват в растерзанной судьбе великолепного паренька, который из-за меня заживо догнивает в межгалактической канализации.

Ожесточение появилось в душе. И ненависть. И не только к самому себе.

Тоскливая злость билась раненым зверем, прогрызала панцирь нескончаемым потоком самобичевания, но не могла сбежать из западни. Корнет, выполнявший приказ, отдал свою судьбу мне в руки. И не нужно говорить про устав. Меня не заставляли — я сам, в угоду собственным представлениям о целесообразности, бросил сотню жизней в мясорубку. Причем до того, как судьба, предначертанная нам на Криоте, начала сбываться.

Но есть еще кто-то. Неизвестный людоед, поедающий человеческие жизни просто так, на уровне сиюминутной нужды, не считая за равных даже миллионные толпы людей.

Ураган в душе достиг апогея, в глазах потемнело… Рикк вдруг осознал себя механистично шагающим по слизистому пространству к единственному маяку на черной пустоши. Он захлопнул забрало, включил продувку, очищаясь от нападавшей гнили — действуя скорее просто так, чем исходя из желаний или ощущений. Полнейшая апатия заморозила сознание, смешала с кровью и гноем все внутреннее, все личное и общественное, сердечное и самосберегающее, не сохранив ни малейшей эмоциональной искры.

Возле шлюзовых ворот шел оживленный диалог.

— Ты понял, морда обдолбанная?! Мы тарантайку твою — нахрен разнесем! Открывай, кому говорю, баклан херов!! — Заливался Одноглазый, который вел переговоры с рубкой транспортника на правах вскройщика.

— Да пожалста… хоть зубами там все погрызи… — Вялый человек в поносно-желтой форме дрянного кроя лениво махнул рукой в камеру. — Меня эти ваши проблемы не волнуют…