После либерализма

В 1980-е гг. периферийные и полупериферийные страны столкнулись с целым рядом экономических трудностей. Причем они были присущи, практически, им всем. Первой обшей для всех проблемой было народное недовольство стоявшими у власти режимами, следствием чего стало разочарование в проводимой ими политике. Даже в тех случаях, когда эти режимы рушились, независимо от того, были они свергнуты насильственным путем или потому, что они сами прогнили до основания, были это военные диктатуры, коммунистические режимы или однопартийные правительства в странах Африки, — давление с целью проведения политических изменений носило скорее негативный, чем позитивный характер. Перемены происходили скорее не от надежды, а от отчаяния. Вторая проблема состояла в том, что страны ОЭСР заняли жесткую позицию в вопросах, связанных с финансами. Столкнувшись с собственными экономическими трудностями, они перестали проявлять терпение в подходе к решению проблем третьего мира и социалистических правительств. МВФ стал навязывать им жесткие условия и настаивать на их выполнении, предоставляя совсем незначительную помощь и убеждая в достоинствах рыночных отношений и приватизации. От кейнсианской терпимости 1950-х и 1960-х гг. не осталось и следа.

В начале 1980-х гг. в странах Латинской Америки пал целый ряд военных диктатур, проводивших курс на развитие; там пришли к власти «демократические» правительства. В арабском мире светские режимы, политика которых была ориентирована на развитие, стали подвергаться ожесточенным нападкам со стороны исламистов. В странах черной Африки, где однопартийные правительства были основными структурами, на которые возлагали надежды сторонники развития, этот миф развеялся в прах. А глубокие сдвиги, произошедшие в 1989 г. в Восточной и Центральной Европе, оказались большим сюрпризом для всего мира, хотя они были отчетливо предначертаны еще событиями 1980 г. в Польше. Мы стали свидетелями развала КПСС и самого Советского Союза, откуда, в определенном смысле, начинала свой путь политика, направленная на развитие. Когда курс на развитие терпел крах в Бразилии или в Алжире, можно было говорить, что это произошло потому, что они не следовали политическим путем, проложенным СССР. Но что можно было сказать, когда и в самом СССР он завершился крахом?

IV

История 1917–1989 гг. заслуживает и элегии, и реквиема. Элегии она достойна потому, что восторжествовала вильсонианско-ленинистская концепция самоопределения наций. На протяжении этих семидесяти лет процесс деколонизации в мире был, практически, завершен. Внеевропейский мир был интегрирован в систему формальных политических институтов межгосударственной системы.

Освобождение от колониальной зависимости было частично octroyee, частично arrachee.

В ходе этого процесса во всем мире потребовалось провести огромную работу по мобилизации масс, в ходе которой повсеместно пробудилось их самосознание. Теперь уже будет чрезвычайно трудно когда-нибудь загнать джина обратно в бутылку. Действительно, сейчас основная проблема состоит в том, как сдержать распространяющийся вирус микронационализма малых народов, поскольку все большее их число стремится отстоять свою национальную самобытность и тем самым получить право на самоопределение.

Однако с самого начала было очевидно, что все хотят добиться самоопределения главным образом для того, чтобы проложить себе путь к процветанию. И с самого начала было ясно, что путь к процветанию тернист и труден. Как мы уже отмечали, он обрел форму поиска путей национального развития. И этот поиск на протяжении долгого времени было сравнительно легче вести, опираясь не столько на вильсонианскую, сколько на ленинистскую риторику, точно так же, как бороться за деколонизацию было сравнительно проще при опоре на риторику вильсонианскую.

Поскольку этот процесс должен был проходить в два этапа — сначала деколонизация (или аналогичные политические изменения), а потом экономическое развитие, — это значило, что вильсонианская половина задачи ждала своего ленинистского воплощения в жизнь. Перспектива национального развития служила оправданием всей структуры миросистемы. В этом смысле судьба вильсонианской идеологии зависела от судьбы идеологии ленинистской. А если выразиться грубее, не столь изысканно, ленинистская идеология была фиговым листком идеологии вильсонианской.

Сегодня фиговый листок сорван, и король остался голым. Все восторженные вопли по поводу триумфа демократии во всем мире в 1989 г. не смогут долго скрывать отсутствие какой бы то ни было серьезной перспективы для экономических преобразований на периферии капиталистической мироэкономики. Поэтому не ленинисты будут петь реквием по ленинизму, а вильсонианцы. Именно они находятся сейчас в затруднительном положении, и у них нет приемлемых политических решений. Это нашло свое отражение в том тупиковом положении без надежды на выигрыш, в котором оказался президент Буш во время кризиса в Персидском заливе. Но кризис в Персидском заливе был лишь началом другой истории.