После Огня

Томас не вслушивался в слова жены. Ему было нужно просто слышать ее оживленный голос, быть рядом с ней в их постели, притворяясь, что ничего непоправимого не происходит.

– А еще кудряшки, прямо как у меня в детстве, – продолжала Анабель, принимая молчание Томаса за готовность слушать ее, не перебивая. – Сама такая маленькая, а уже с кудрями! Так смешно! – Чуть покашляв, Крылатая прибавила: – Ловила мои пальцы своими ладошками, агукала. А еще…

Анабель с усилием оторвала голову от подушки и посмотрела на Томаса ясными зелеными глазами. Прямо как раньше. Пытливо, требовательно и чарующе.

«Фета меня просто пугает, – подумал Крылатый с облегчением. – Все будет хорошо».

– А еще… Томас, ты слушаешь? – Лишь дождавшись его кивка, Анабель снова опустила голову на подушку. – У нее был медальон. Деревянный, тяжелый, тесемка все время путалась, натирала шейку… Томас!

– Что, милая? – отозвался он, радуясь этому оживлению.

– Обещай, что ты не позволишь ей стать Крылатой! Никогда! Обещай мне!

– Ну что ты такое говоришь? – укоризненно проговорил он, убирая спутанные пряди со лба Анабель. – Она вырастет, и мы вместе с тобой решим, кем ей быть. А может, родится мальчик…

– Нет, Томас, – тихо, но уверенно ответила женщина, и звук ее голоса пробрал Крылатого до самых костей.

– Ну хорошо, девочка так девочка, – миролюбиво шепнул он и добавил, пробуя сменить тему: – Может, ты есть хочешь?

– Я умру, когда она родится, Томас. Поэтому обещай, что не отдашь ее в Братство.

– Да что ты, Святые Крылатые? – испуганно произнес он, приподнимаясь на локте и глядя на жену. – Все будет хорошо, милая. Все будет…

– Обещай!

– Хорошо. Обещаю, я обещаю тебе, только успокойся.

Анабель расслабленно выдохнула и прижалась к его боку.

– Вот и хорошо…

Они лежали в тишине, и Томас чувствовал, как горячеет от внутреннего жара ее тело, но дыхание Анабель оставалось ровным и легким, почти таким, как у здоровых людей.

– Если бы только знал, глупый мой мальчишка, как я тебя любила… С первой минуты, как увидела в воздухе, поняла, что ты будешь моим. Как тигрица детеныша выхаживала, сторожила от других… Все ждала, когда ты подрастешь. И не дождалась, – через сон шептала Анабель. – Какой красивой будет наша дочка, Томас, если бы ты только видел, какой красивой… Но ты увидишь, конечно, увидишь.

Крылатый ничего не отвечал ей, боясь нарушить покой, только гладил ладонью по спутанным волосам и целовал плечо, с которого сползло одеяло.

Скоро голос Анабель утих, она глубоко вздохнула и совсем ушла во власть сна. Томас лежал рядом, пытаясь запомнить этот миг в мельчайших подробностях.

«Потом, когда она выздоровеет, расскажу ей, как мы здесь лежали, как она прощалась со мной, а я не верил, потому что я-то не дурак», – думал он, прекрасно понимая, что рассказывать будет некому, а уж если есть в мире дураки, то он точно среди них.

Тишину дома нарушил легкий стук; осторожно, стараясь не разбудить жену, Томас встал с кровати и приоткрыл дверь. На пороге, не поднимая глаз, стоял Ким, возмужавший за прошедшие месяцы. Он старался не смотреть на Томаса, разделяя общее негодование Братства, вызванное речью на площади, но приказы Правителя все-таки исполнял.

– Тебя к старику, – буркнул Ким и развернулся, намереваясь уйти.

– Эй, ты, – прошипел Томас, хватая его за рукав. – Вы ничего не знаете обо мне, вы вообще ничего не знаете!

Ким высвободился и, нервно оглядываясь, торопливо двинулся к общему дому.

Томас посмотрел на жену, спящую в глубине комнаты: Анабель подложила под щеку сжатый кулак и мерно посапывала, слегка улыбаясь во сне. Солнечный свет, что пробивался сквозь закрытые ставни и приглушался влажными полотнищами, повешенными Фетой поверх окон, мягко ложился на кудри, золотил ресницы, делая всю ее, изможденную и больную, необычайно красивой. Именно такой помнил ее Томас, когда она, раскрасневшаяся и обнаженная, забылась быстрым сном в пещере после грозы.

– Я скоро, милая, – шепнул он и зашагал к покоям старика.

* * *

Томас почти долетел до песчаной косы, на которой их с Алисой совсем недавно, но отчаянно давно, нагнал серый Вихрь.

– Вот тут-то все и пошло прахом, – пробурчал он себе под нос. – Не реши я геройствовать, не ввяжись в дурацкую погоню, потратив все оставшиеся силы медальона, кто знает, чем бы завершился мой путь… А теперь я вернусь в Город, не выполнив приказа, и мне только и останется, что убить проклятого старика и сдохнуть самому, чтобы не видеть… Огонь нас сожги! – Крылатый болезненно поморщился. – Я снова все испортил, я постоянно все порчу…

Погружаясь все глубже в пучину яростной ненависти к самому себе, Томас не переставал внимательно оглядывать окрестности. Пустыня расстилалась под ним серым, пыльным полотном. Ее пересекали редкие дорожки следов. Вот тут пробежал охотник, рыская, обнюхивая камни и спеша. Вот тут проскочила стайка песчаных крыс, тут дорогу им преградил грузный падальщик и сожрал несчастных зверьков, вон еще виднеется несколько косточек. Здесь, глубоко под толщей песка, живут лисы.