После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

А царство исторического и власти начинается там, где отношение общественного труда навязывается специфически женской способности к производству жанра. Отношение общественного труда, которое навязывает гендеру все поле человеческого воспроизводства и порабощает его в нем. В этом акте насилия Гегель самодовольно видит субъективный элемент в мужчине, в то время как женщина остается замкнутой в роде. Эта замкнутость женщины в роде проистекает не из ее природы и не из мифа, а скорее из чего-то твердого конкретного и рукотворного: принуждение женщины к бесконечному труду в еде, одежде, жилье, гигиене, здоровье, болезни, детстве и старости, короче говоря, ко всему труду общества, который по иронии судьбы предстает как частный. Как это возможно? За исключением мимолетного момента соития, мужчина полностью свободен от работы тела, в котором запечатлена необратимая разница между полами. Двусмысленная свобода, потому что свободен от судьбы и свободен от бремени жанрового производства. Этот избыток в экономике тела, этот избыток62 индивидуальной и гендерно-коллективной свободы действий используется мужчиной для захвата социальной территории и формирования из нее пространства власти, из которого он насильственно изгоняет пол со свойствами и принуждает его к игу общественного труда. В этом первом историческом отношении принудительного труда гегелевский субъективный момент проявляется в мужчине как его насильственно принудительное освобождение от всякого общественного труда, чтобы быть свободным для труда, расширяющего его пространство власти; женщина же остается замкнутой в роде постольку, поскольку она насильственно изгнана из общественного пространства власти и заключена в недра бесконечного использования в общественном труде. Следовательно, возможно, что целый пол не появлялся как социальный с незапамятных времен. Отсюда исчезновение женщин.