После России

Василий сел за покерный стол и кивнул крупье. Народу было немного, хотя работающих заведений такого профиля в городе не осталось. «Деньги у всех кончились или все с деньгами уехали?» – думал он, вскрывая колоду.

Играл он автоматически, много проигрывал – сама игра его не занимала, проверенный метод не работал. Он продолжал прокручивать в голове комбинации, распутыванием которых занимался на работе. После того как унесли пустые закусочные тарелки, а очередная раздача принесла убогую пару шестёрок, он увидел себя со стороны.

«Как я до всего этого докатился-то? В чине подполковника госбезопасности! Какой-то Уральской Республики! Сижу в казино. Целыми днями мучаю нормальных русских мужиков, допрашиваю их и спокойно размышляю, что их всех, между прочим, разом могут кончить. Потравить газом только потому, что они хотели жить в великой России, а не в дурацкой Уральской Республике? А ведь когда-то и сам был русским националистом! И вот тебе на… И всё-таки как же так? Что случилось-то?»

Михайлов встал из-за стола и, машинально собрав в кулак оставшиеся несколько фишек, неспешной походкой направился к лифту. «Ну да, всё было так чисто и невинно. Я её любил, а она меня нет. Я любил Россию, а ей не до меня было. Я хотел ей служить, а она предпочитала циничных жуликоватых дядек, которые, не стесняясь, разворовывали её. Таких, как Юркевич, Полухин и прочие нынешние вожди…». В зеркальной стене лифта он видел себя: слегка расплывшегося сорокалетнего мужика в хорошем костюме, в несвежей рубашке. В его мозгу неспешно поплыли воспоминания о последних годах перед Кризисом, хранившиеся под спудом.

Был он тогда политически активным студентом и безусловным патриотом. Писал статьи, ходил на потешные дебаты в политклубы. Даже заседал в каком-то молодёжном парламенте. Хотелось ему Родине служить, делать её единой, сильной, модернизировать и так далее. Как раз подоспел расцвет «Единой России», которая объявила, что будет привлекать к партийной работе энергичную молодёжь. «Как-то эта бодяга называлась, как-то очень глупо… „Политзаказ“? „Политфирма“? „Политзавод“? Точно, „Политзавод“!» Михайлов вышел из лифта на верхнем этаже небоскрёба и, сделав успокоительный жест встрепенувшемуся официанту, сел за столик рядом с панорамным окном.

С пресловутого «Политзавода» всё, пожалуй, и началось. Изучив рекламную листовку, Михайлов пришёл в офис «Единой России». Хоть сама партия ему не нравилась, но тогда он решил, что надо использовать все возможности для служения стране.

Сначала Васю немного помусолили в коридоре, а потом выдали стопку бумажек. Дальше закрутилось. Несколько недель Михайлов и ещё десятки парней и девчонок, в основном студенты и молодые чиновники, ходили на семинары и в дискуссионные клубы. Один раз их даже вывели на улицу. Стыдно вспомнить! Было чрезвычайно весело, и, вопреки скепсису и непреходящему недоумению относительно бессодержательности обсуждаемых тем и лубочному убожеству проигрываемых в «деловых играх» ситуаций, в какой-то момент ему показалось, что у него есть шанс. Большой шанс попасть во власть и попытаться что-то сделать для России. У него возникло чувство причастности к происходящему в стране, несколько недель он ощущал себя в одном строю со всеми этими ребятами из телевизора, с утра до вечера спасавшими Россию от «оранжевой революции» и созидавших «энергетическую империю». Так вот пафосно мыслил Вася Михайлов в те далёкие годы.

«Политзавод», как уже говорилось, затевался с целью выискать талантливую молодёжь и дать ей дорогу во власть. Самым талантливым предполагалось выделять проходные места в партийных списках. Меж тем скоро в области должны были состояться выборы в Думу, и участникам «Политзавода» клятвенно обещали, что самые активные действительно получат места в партийном списке «единороссов» и станут депутатами. Это был солидный куш, поэтому Михайлов твёрдо решил стать лучшим. Ему это почти удалось – его хвалили все, и заезжие московские политологи, пугавшие молодёжь каким-то беглым олигархом и разоблачавшие происки другого, сидевшего в тюрьме. Михайлов уже не мог вспомнить, кто был беглым, а кто сидел, – за прошедшие годы эти фамилии перестали что-либо значить.

Местные кураторы, циничные и не склонные к пафосу провинциальные депутаты, тоже были им довольны, во всяком случае внешне: хлопали по плечу, говорили «вот такие нам и нужны!». Он терпеливо конспектировал, осваивал нехитрый тогдашний дискурс, все эти «национальные проекты», «суверенные демократии» и легендарную «вертикаль власти». По прошествии лет Михайлов уже не мог вспомнить, что имелось в виду за громкими словесами. Тогда он был, конечно, на коне, знал всё, бойко цитировал Путина и Медведева. Вспоминая сейчас глупую свою молодость, подполковник Михайлов испытывал стыд. Впрочем, почему стыд? У всех более или менее взрослых деятелей республики в биографии было что-то похожее. Разница была лишь в том, кто раньше соскочил.

Привычным жестом он отправил официанта за коньяком.