После России

Михаил Григорьевич всю жизнь увлекался пением, как церковным, так и оперным. Незадолго до смерти он говорил дочерям, а их у него было три, что надеется пропеть в церкви в Торонто все пасхальные службы. Как писала газета «Новое русское слово»: «В последний путь на кладбище, где покоятся его супруга и мать (умершая в возрасте 101 года), М. Г. Дубинина помимо трех его дочерей провожали семь внуков и четырнадцать правнуков, конечно же множество друзей, поклонников незаурядного во многих отношениях русского канадца».

Март 1990 г.

ЭТО О НЕЙ, О ЕЛЕНЕ…

Уж слишком многие заинтриговывающе упоминали ее имя, и мне страшно захотелось ее найти. Посмотреть на нее, поговорить. Россиянка-тростиночка, почти двадцать лет назад упорхнувшая из Москвы вместе со своим, как тогда казалось, непутевым мужем; благодаря ему она неожиданно стала одной из самых знаменитых женщин. Эдуард Лимонов вывел ее нежной, хрупкой, любимой, прекрасной, беззащитной тигрицей в своем наибестсел-лерном романе-исповеди «Это я, Эдичка», наделавшем в мировой литературе много шума и до сих пор (несмотря на нашу гласность-перегласность) не нашедшем издателя в СССР. «Я любил ее — бледное, тощее, малогрудое создание… Я готов был отрезать себе голову, свою несчастную рафинированную башку и броситься перед ней ниц. За что? Она сволочь, стерва, эгоистка, гадина, животное, но я любил ее, и любовь эта была выше моего сознания. Она унижает меня во всем, и мою плоть унизила, убила, искалечила ум, нервы, все, на чем я держался в этом мире, но я люблю ее в этих оттопыренных на попке трусиках, бледную, с лягушачьими ляжками, ляжечками, стоящую ногами на нашей скверной постели. Люблю! Это ужасно, что все более и более люблю».

Талантливая поэтесса, она ответила ему сочинением «Это я, Елена (интервью с самой собой)», вышедшем в нью-йоркском издательстве «Подвал» в 1984 году. Сочинением, которое мало кто читал по причине мизерного его тиража и дороговизны. Книга эта не менее откровенная и драматическая, как и произведение ее давно уже бывшего мужа.

«Это ты, Леночка. Поэтесса, фитюлька, моделька, дитя. Бросили девочку, профессорскую дочку, астеничку, астматичку, птичку малую — в водоворот этого бушующего мира — мало вам? В белом вся она, в белом — и телом бела (а на нем есть веснушки, сердится, что заметил на фото!) — и в мечтах по волнам плыла, и на камешки кинуло. Что говорить — в кино хотелось, и вина хотелось, и. пелось, а потом — терпелось: и телом и темечком думала, морщила лобик… Что сказать тебе, девочка: будто я знаю? Самого волокёт, плывем, как говно — волны швыряют туда и сюда. Зашвырнуло в подвал, лежу, не высовываюсь: страшно там, волны — а ну как на камни? Средь моря житейского — где? Одиночество, щепки. Разнесет и снесет: Вена, Греция, Рим — а Москва, а Париж, Петербург? Нет, Нью-Йорк…» (К. Кузьминский, из предисловия к книге «Это я, Елена»).

Я узнаю, что она, графиня де Карли, проживает в Риме. И я лечу в Рим и нахожу ее. С 1980 года она проживает в доме своего мужа-банкира, в десяти минутах ходьбы от стен Ватикана. Джанфранко де Карли — граф, у него древняя родословная. А значит, и у ее едва ставшего на ножки комочка — Анастасии. В доме все говорит о прошлом: фотографии итальянских королей с автографами отцу и деду ее мужа, старинные фолианты — всплески библиофильских страстей графских предков, в золоченых рамах — портреты именитых мужчин со шпагами.

Пес Василий — Елена комментирует: «Не верю, что он пес, мне кажется, что он — принц», — поздоровавшись со мной правой лапой, крутится между нами тремя, мешая мне сосредоточиться. Анастасия, которой я дарю единственно вкусное, что можно привезти из России, — клюкву в сахарной пудре, пробует на вкус невесомую ягодку и морщится.

На столе коньяк, коробка конфет. Я наливаю в изящные рюмочки золотой напиток и смотрю на красивую (одну из самых красивых в Европе, как писали итальянские газеты) женщину. Просто смотрю. И мне не хочется говорить о политике, ворошить тяжелые давнишние воспоминания. Как будто почувствовав это, Елена произносит:

— У меня безумно болит голова, давай наш серьезный разговор отложим до другого раза. А сейчас просто поболтаем, без магнитофона.

Это была первая наша встреча. Через несколько дней я снова пришел в этот дом. Елена представила мне своего графа. Он показался мне каким-то необыкновенным: выразительное худое лицо, худая фигура, доверчивый взгляд.

— Он очень ко мне добр, он показал мне весь мир. Вот смотри…

И я стал перелистывать страницы семейного фотоальбома. Страны, моря и океаны, острова… Счастливая Елена везде улыбающаяся, соблазнительная, возраст — не для нее. Ходит такая легенда. Щапова уезжала в Америку. На таможне стали проверять багаж. Нашли фотографии; все женщины и все обнаженные. А Щапова стоит и невозмутимо дает пояснения: «Это — я… Это тоже я… И это я…» Вся таможня сбежалась смотреть. Образовалась очередь, пассажиры нервничали.