После России

И пошло, и пошло… Первой читательницей стала Таня Максимова, моя подруга, жена писателя Владимира Максимова. Она залпом прочитала от руки написанные страницы. «Только не останавливайся, пиши!» — сказала она уверенно. «А потом, — спрашиваю, — что делать будем?» — «А потом возьмешь машинистку, она тебе все перепечатает, ты пройдешься по тексту и многое увидишь по-другому». Слава о моих литературных опытах еще не знал. Таня не сдержала слова и показала написанное своему мужу. Я сгорала от стыда. И вдруг Владимир Емельянович, прославленный писатель, редактор журнала «Континент», прочитавший горы рукописей, мне звонит: «Начал читать и не мог оторваться…» Эти слова были мне подарком и поддержкой. Так родилась книга.

Книга Г. Вишневской впервые вышла в Америке на английском языке в 1984 году. Потом сразу же в Англии и во Франции. Четвертое издание вышло по-русски. Сейчас книгу перевели на пятнадцать языков. Она получила несколько литературных премий. Стала бестселлером.

— Книгу я писала не для советского читателя. Мне и в голову не приходило, что при моей жизни она будет опубликована в России. Поэтому я писала с расчетом, и это чувствуется в книге, на западного читателя. И если «Галину…» будут издавать в России, то переделывать ее я не буду, пусть все оста'ется так, как было. Я не хочу подделывать ее под советского читателя.

Когда писала книгу, держала себя в узде. Вы думаете, я обо всем написала? Нет, далеко не обо всем. Если бы написала обо всем, мне бы уже никто не поверил. «Этого не может быть, это вранье».

— Книга меня потрясла. Особенно страницы, где описаны вате детство, юность, работа в Большом театре. Сколько раз вы были на краю смерти. На ваших глазах от рака умерла мать.

— Бабушка сгорела на глазах — помните? Сидела у печки и платье вспыхнуло… Пережила блокаду. Не уезжала никуда. У художника Ильи Глазунова есть такой блокадный цикл. Я была на его выставке в ЦДРИ и до сих пор вижу перед собой картину, где изображен пустой стол и глаза ребенка, страшные, голодные. Не могу забыть, потому что все пережила сама.

— А как страшен эпизод, когда вы убежали с операционного стола из-под скальпеля хирурга!

— Да, словно открылось: сделают операцию на легких — мне больше не петь. А не петь значило не жить.

— Какая же у вас сила воли! Скажите, вы верующая?

— Конечно! А как же?!

— И всегда были верующей?

— Нет. не с детства, вера открылась жизнью. Я думаю, что к этому все приходят. Только одни посещают церкви, другие нет. Я считаю, что воспитание должно быть религиозным с детства. У меня была другая атмосфера.

Расспрашивая Галину Павловну, я как бы еще раз перелистывал страницы ее книги и, конечно, не мог не спросить о Большом театре, где она проработала двадцать два года.

— Большой театр переживает трагическое время, и больно наблюдать за этим. И что с ним сделать можно? Нужны большие личности, которые поведут за собой всех. Но их нет. Молодые, что приходят в театр, они должны видеть перед собой пример. Как мы пришли в свое время в театр? Я пришла в 1952 году, кто был перед нами? Козловский, Лемешев, Максакова, Давыдова, Шпиллер. Ханаев. Пирогов. Рейзен. Михайлов… Боже мой. кого там только не было! Мы пришли в театр, и мы от них многое взяли, и прежде всего честное отношение к искусству.

Когда же нас постепенно стали гнуть, как меня, кто-то уволился, кто-то уехал, кто-то на пенсию ушел. Вот я здесь и оказалась. Театр обезглавлен, убрали режиссера Бориса Покровского, просто выжили его из театра. А кто его выжил? Да середняк воинствующий. Выжить такого режиссера, уникальную личность, единственную сегодня в мировом оперном искусстве!.. Выставили. Я не знаю такого, как Покровский, и чтобы так с ним рассчитаться и как ненужного отбросить от театра?! Вот вам и результат! Что еще нужно? Рождественский не работает. в таких условиях такому большому артисту, как он, работать невозможно. Светланов? Тоже не могут наладить с ним отношения. Вероятно, создают условия такие. Я пишу о Светланове в своей книге, мы начинали вместе. Были у него разные периоды. Большой мастер с богатейшим жизненным опытом, он мог бы принести огромную пользу театру. Ростропович? Вот такие люди могут спасти искусство, без них ничего не получится: на пустом месте плоды не растут.