После свадьбы

И в памяти Шумского возник незабываемый день, когда после защиты диплома он вместе с друзьями шел по Лесному проспекту вдоль длинной садовой решетки. Пахло мокрым железом, осенним холодком. Сыпались красные листья и неслись вперегонки по асфальту. И Шумский чувствовал себя тоже крылатым и легким. Замыслы, один блистательней другого, туго натянутые паруса надежд, музыка высоких, светлых цехов, гудение печей, апельсиновое сияние раскаленных слитков… Где это все? Только прикоснулся — и до свидания. Через каких-нибудь четыре месяца после поступления на завод его выбрали секретарем комитета, и он будет работать год и, может быть, еще год. Поди признайся кому, как страшно и трудно руководить такой огромной организацией, сотнями людей… Насколько проще было иметь дело с машинами!

Отсюда, из этого кабинета, работа в цехе казалась ему сплошным удовольствием. И никому не было дела до его страхов. Может он или не может, а раз доверили — должен сидеть здесь и разбираться с такими, как Малютин. И суметь разобраться!

Он был не волен над собой, но в этой неволе он сейчас ощутил сладостную горечь долга. Горечь и бодрость солдатских лишений. Превосходство солдата, умеющего подчиняться.

С внезапной неприязнью он в упор оглядел Малютина: узкое, с длинным, острым подбородком лицо, аккуратный зачес прямых волос, прозрачные, голубовато-серые прищуренные глаза. Возмущение Шумского росло. Весь облик Малютина казался ему сейчас нагло самоуверенным. Исполненным безразличия. Нет, это не безразличие человека, умеющего владеть собой, это серое равнодушие, которое все отталкивало от себя, равнодушие непрошибаемое, недоступное никаким призывам.

— Как вы смеете так рассуждать? — Голос Шумского, поднявшись, окреп, затвердел. — Вам государство образование дало. Вам все давали… А вы что дали? Что?.. Ищете только, где ухватить кусок пожирнее…

То, что он говорил, было несправедливо, но он хотел быть несправедливым, он хотел обидеть, вывести из себя Малютина; его больше не беспокоило, что там думают Рагозин и Вера Сизова, согласны они или нет; он видел только одного Малютина и говорил, не спуская с него глаз, с каждым словом освобождаясь от пут своей всегдашней неуверенности. Было сладостно видеть, как сперва удивленно, а затем все растеряннее заметались глаза Малютина, как сползало с него вызывающее спокойствие, напряженнее выпрямлялась спина. Из бездумного равнодушия наконец-то выглянуло что-то встревоженное. Рассчитываешь на Рагозина? Давай, давай, посмотрим, как он тебя защитит! Шумский жаждал сейчас, чтобы Геннадий вступился за своего друга.

Но Рагозин молчал.

Ни разу он так и не посмотрел на Игоря. Может быть, Игорю надо было встать и дернуть его за плечо? Игорь все еще не верил в серьезность происходящего. Все было слишком неожиданно. Он не желал в это верить. Ему казалось, что сейчас Генька повернется и захохочет: «Ну как, старик, ловко мы тебя разыграли?»

Натиск Шумского несколько ошеломил его. С чего он так взъелся? На испуг берет? Не на такого напал.

Ребята тоже удивленно уставились на Шумского.

Почти каждого Игорь здесь знал, одного меньше, другого больше: с Женей Вальковым занимались в одном политкружке; Ване Клокову механический фуганок ремонтировал в модельной; у этого чернявого конструктора из КБ — как его звать? Фетисов? — у него скандал был с чертежами, Игорю тогда влетело за него. Неужто они не понимают? Не может быть. Холодок собственного страха показался ему смешным. Все обойдется. Как обойдется, он не знал, но все обойдется. Надо только тверже держаться. Генька, наверное, молчит по политическим соображениям.

Но слишком уж долго он молчит.

Игорь услыхал голос Веры Сизовой. Единственный здесь человек, перед которым он чувствовал себя виноватым. И это заставило его усмешливо скривить губы: валяй, разворачивай свое красноречие. Начинается агитация и пропаганда.

Славные традиции… счастье оказаться нужным… героический энтузиазм целинников…

— Есть у него уважительные причины не ехать? — спросила Вера. Она честно выждала. — Нет у него таких причин. (Игорю хотелось посмотреть ей в лицо, но что-то мешало.) Смешно требовать от человека энтузиазма, это — дело его совести, но элементарное выполнение комсомольского долга — обязанность каждого! Объективные данные Малютина подходят, я работала с Малютиным и знаю, что он грамотный техник, способный, поэтому я и предложила его кандидатуру. Хотя я лично не уважаю Малютина как человека…

Игорь медленно передохнул, поднял голову. Ну что ж, теперь они квиты. Отомстила. Теперь он объяснит все.

— Да, я его не уважаю, — быстро продолжала Вера. Под ее напряженно вытянутой шеей костляво обозначились ключицы. — Да, я его не уважаю. У меня с ним скверные отношения. Легче всего мне было бы не участвовать в обсуждении. А я считаю — наоборот. Человек должен пересилить свое личное. Я действую так, как подсказывают мне интересы дела. Если хотите знать, поступать так куда тяжелее.

— Чего ты волнуешься? — сказал Костя Зайченко. — Никто тебя не упрекает.