После заката

— Я медленно пойду к машине, захочешь, догоняй. Выясним отношения лицом к лицу.

— Как же, догоняй! — заныл Ли. — Да я без очков ни хрена не вижу!

Хардин поправил свои на переносице. Странно, ему совершенно расхотелось в туалет.

— Ты только посмотри на себя.

Должно быть, Ли почудилось в его голосе что-то нехорошее — в неверном свете луны Хардин заметил, как он задрожал. Однако Ли благоразумно хранил молчание. Мужчина, стоявший над ним и не дравшийся ни разу в жизни: ни в старших классах, ни даже в младших, понимал, что все кончено. Если у Ли есть пушка, он может выстрелить ему в спину, но он не станет стрелять, потому что его сломали.

О старину Ли вытерли ноги.

И тут Хардина осенило.

— Имей в виду, я записал номер твоего водительского удостоверения, запомнил ваши имена и буду следить за вами по газетам.

В ответ ни звука. Ли лежал на животе, раздавленные стеклышки очков блестели в лунном свете.

— Счастливо оставаться, говнюк, — сказал Хардин, спокойно вернулся на парковку и укатил восвояси. Сияющий, как «ягуар».

Чтобы прийти в себя, ему потребовалось минут десять или пятнадцать. Более чем достаточно, чтобы пошарить по радиоволнам и, плюнув, включить диск Люсинды Уильямс. Затем желудок, наполненный цыпленком с картошкой из «Золотой кружки», внезапно подкатил к горлу.

Он съехал на аварийную полосу, переключил передачу, попытался встать и понял, что не успеет. Тогда он просто повис на ремне безопасности и сблевал на тротуар. Его трясло, зубы выбивали дробь.

Впереди сверкнули фары, автомобиль сбросил скорость. Неужели копы? Ничего не скажешь, вовремя, могли бы не спешить. Внезапно пришла холодная уверенность: это старый знакомец «круизер»: Эллен за рулем, Ли сжимает в руках монтировку.

Но это оказался древний «додж», набитый ребятней. Рыжий малолетка с угревой сыпью на туповатой физиономии высунулся в окошко и проорал:

— Эй, на ботинки-то попа-а-ал?

Грянул дружный хохот, и автомобиль промчался мимо.

Дикстра прикрыл дверцу, запрокинул голову, опустил веки и дождался, пока дрожь ушла. Наконец трясти перестало, желудок опустился на место. Внезапно он понял, что снова хочет отлить. Хороший знак.

Еще недавно он рассуждал, с какой силой и звуком задвинет Ли в ухо. Теперь от одних воспоминаний к горлу подкатывал ком.

Лучше направить мысли, его послушные (как правило) мысли к дежурному офицеру, прозябающему в ракетном бункере где-нибудь в Вороньей пустоши, Северная Дакота, или Медвежьем углу, Монтана, и тихо сходящему с ума. Безумцу, который видит террористов за каждым кустом, тщательно запирает свои косноязычные воззвания и проводит ночи перед монитором, шаря по темным углам Интернета.

А тем временем Пес на пути в Калифорнию… у него там дельце… не захотел лететь самолетом, потому что в багажнике «роуд-раннера» пара навороченных стволов… неожиданно автомобиль попадает в аварию…

Неплохо, совсем неплохо. Еще немного доработать, и будет совсем хорошо. Неужели когда-то он думал, что Псу не найдется места на этих бескрайних просторах? Какая недальновидность! Когда хорошенько прижмет, каждый способен показать, чего он стоит.

Дрожь ушла. Дикстра набрал скорость. В Лейк-сити нашлась круглосуточная заправка с туалетом, и он наконец-то опорожнил мочевой пузырь и наполнил бензобак, не забыв тщательно изучить все четыре колонки, высматривая «круизер». На пути домой он думал, как Рик Хардин, но в свой дом у канала вошел Джоном Дикстрой. Уходя, Дикстра всегда ставил дом на сигнализацию — с такими вещами не шутят. Перед тем как войти, он вырубил ее, затем снова включил на ночь.

Велотренажер

I

Работники метаболизма

Через неделю после профилактического обследования, с которым он тянул год (три, поправила бы жена, будь она жива), Ричарду Зифкицу позвонил доктор Брейди и сказал, что надо обсудить результаты. Пациент не услышал в голосе врача ничего явно зловещего, поэтому в клинику поехал без особого внутреннего сопротивления.

Все анализы на листе с шапкой: «КЛИНИКА МЕТРОПОЛИТЕН, НЬЮ-ЙОРК» были напечатаны черным, за исключением одной строчки, красной, и Зифкиц не очень удивился, увидев в ней слово «Холестерин». Строчка сразу притягивала взгляд (явно намеренно). Она заканчивалась числом 226.[14]

Зифкиц почти открыл рот, чтобы спросить, плохой ли это показатель, потом задумался, хочет ли в самом начале разговора сморозить глупость. Хороший результат, рассудил он, красным не выделят. Остальные показатели явно хорошие или по крайней мере приемлемые, поэтому напечатаны черным. Его пригласили сюда обсуждать нё их. Доктора — люди занятые и не тратят время на то, чтобы гладить пациентов по головке. Поэтому он не стал задавать глупых вопросов, а спросил, очень ли плохое число двести двадцать шесть.

Доктор Брейди откинулся в кресле и сцепил пальцы на худосочной груди.