После заката

Однако возвращаться было все труднее. Когда звонил будильник, «Релей» еще секунд тридцать оставался «Релеем», дорога впереди оставалась дорогой, а не пятнами краски на цементе, да и сам будильник звучал издалека и как будто ласково. Зифкиц подозревал, что когда-нибудь звонок покажется ему гулом самолета, например, «Боинга-767», держащего курс из Кентукки через Северный полюс на другую сторону земного шара.

Он зажмуривался, потом широко открывал глаза. Пока получалось, но Зифкиц не знал, сработает ли в следующий раз. И что тогда? Ночь в лесу, без еды, под полной луной, похожей на налитый кровью глаз?

Нет, они раньше его догонят. Вопрос, намерен ли он это допустить. Как ни трудно поверить, Зифкиц отчасти желал встречи. Он злился. Ему хотелось крикнуть Берковицу и двум оставшимся рабочим в лицо: «Чего вам надо? Чтобы я снова принялся жрать пончики и не обращал внимания на промоины, когда канавы засорятся и выйдут из берегов? Вы этого добиваетесь?»

Однако другая часть сознания убеждала не дурить. Да, он в отличной форме, но все равно выходит трое на одного, а кто сказал, что миссис Карлос не вручила ребятам мужнин карабин со словами: «Да, прикончите гада и обязательно передайте, что первая пуля — от меня и от девочек».

У Зифкица был приятель, который в восьмидесятых поборол тяжелую кокаиновую зависимость. Он рассказывал, что первым делом надо убрать эту дрянь из дома. Конечно, ты всегда можешь купить еще, крэк сейчас продается везде, на каждом углу, но это не повод держать его под рукой, где всегда можешь взять, если дашь слабину. Поэтому он собрал все, что было, и спустил в унитаз. А трубку выкинул. Проблемы на этом не кончились, говорил приятель, но это было начало их конца.

Как-то вечером Зифкиц вошел в подвальный тупичок с отверткой в руке. Он твердо намеревался разобрать велотренажер, а будильник поставил на шесть просто по привычке. Будильник (и овсяное печенье с изюмом) были, как догадывался Зифкиц, его трубкой для крэка: гипнотическими пассами, которые он проделывал, механизмом засыпания. Первым делом надо разобрать тренажер, а там и будильник отправится на помойку, как трубка приятеля. Жалко, конечно: надежный маленький «Брукстон» не виноват в той идиотской ситуации, в которую Зифкиц себя загнал. Но он себя заставит. Ты же ковбой, говорили он друг другу в детстве. Подбери нюни, и вперед.

Тренажер состоял из четырех основных секций, и Зифкиц понял, что потребуется разводной ключ. Ладно. Для начала хватит отвертки. Можно отвинтить педали, а потом одолжить у коменданта разводной ключ.

Зифкиц встал на одно колено, вставил чужую отвертку в прорезь первого винта и замер. Интересно, выкурил ли приятель последнюю дозу крэка перед тем, как спустить остальное в унитаз? Просто по старой памяти? Наверняка выкурил. Кайф успокоил тягу и облегчил задачу. Что, если прокатиться в последний раз и отвинтить педали, пока тело накачано эндорфинами? Может, будет не так тяжко? Может, он не станет воображать, как Берковиц, Уэлан и Фредди заходят в ближайший бар, берут кувшин светлого «роллинг-рок», потом второй, поминают Карлоса и пьют за то, что все-таки одолели гада?

«Ты сошел с ума, — сказал себе Зифкиц и снова вставил отвертку в прорезь винта. — Покончи с этим и забудь».

Он даже повернул отвертку один раз (без усилия: тот, кто собирал тренажер на складе «Фитнес бойз», явно не утруждался), но тут овсяное печенье в кармане хрустнуло, и Зифкиц подумал, как же вкусно есть его во время езды. Просто отрываешь правую руку от руля, достаешь печенье, откусываешь раза два и запиваешь глотком чая. Идеальное сочетание. Так хорошо — тут тебе разом и поездка, и пикник — а эти сволочи хотят отнять его маленькую радость.

Десять поворотов отвертки, наверное, даже меньше, и педаль упадет на цементный пол — дзынь! Тогда можно будет взяться за вторую. И за свою жизнь.

Это нечестно, подумал он.

Еще разок, просто по старой памяти, подумал он.

Перекидывая ногу через раму и опуская зад (куда более крепкий и подтянутый, чем в день красного холестеринового показателя), он думал: «Так всегда кончаются такие истории, верно? Чувак говорит себе: все, последний раз и больше никогда».

Истинная правда, думал он, но, готов поспорить, в реальной жизни такое сходит с рук. Сплошь и рядом.

Какая-то часть сознания нашептывала, что это не реальная жизнь, а то, что он делает (и переживает), не имеет к реальной жизни решительно никакого отношения, но Зифкиц не желал слушать.

Вечер был — будто специально для велосипедной прогулки.

VI

Не совсем тот финал, которого все ждали

И все-таки он получил еще один шанс.

В ту ночь за спиной впервые отчетливо послышался гул мотора, и перед самым звонком будильника на дороге внезапно выросла тень «Релея» — такая, какая бывает только от фар.

И тут зазвенел будильник — не пронзительно, а тихо, ласково, почти мелодично.