Последнее королевство

Здесь мы остановились. Я распустил волосы, отдал знамя Бриде, она села на коня Равна, а старик остался ждать вместе с сыном. Затем, с мечом Рагнара у пояса, я поехал к родному дому.

Вместе с Бридой-знаменосцем мы ехали рысью по насыпи. Море выносило белую пену на берег справа от меня, шелестело по песку слева. Я видел людей на стене и над Нижними Воротами: они наблюдали. Я хлестнул лошадь, пуская ее в галоп, Брида не отставала, знамя неслось за нами. Я остановил лошадь там, где дорога поворачивала на север, к воротам, и увидел дядю. Он был здесь, Эльфрик-Предатель, худой, темноволосый, – смотрел на меня со стены над Нижними Воротами. А я смотрел на него, чтобы он понял, кто я такой... а потом швырнул жуткую голову Веланда на землю, туда, куда когда-то упала голова моего брата. Затем кинул туда же серебряные монеты.

Тридцать монет. Сребреники Иуды. Эту христианскую легенду я помнил. Она была из немногих, которые мне нравились.

На стене стояли лучники, но никто из них не стрелял. Они просто смотрели. Я показал дяде нехороший знак: рога дьявола, сложенные из мизинца и указательного пальца, потом плюнул в его сторону, развернулся и поехал обратно. Теперь он знал, что я жив, знал, что я его враг, знал, что я убью его как собаку, как только представится возможность.

– Утред! – окликнула Брида.

Она оглянулась назад, я тоже развернулся в седле и увидел, что один из воинов перепрыгнул через стену, тяжело приземлился и теперь бежал к нам. То был крупный человек с густой бородой, и я подумал, что не смогу сражаться с таким здоровяком, но потом заметил, что стрелки на стене натягивают луки. Стрелы упали на землю рядом с человеком, которого я теперь узнал: то был Элдвульф, кузнец.

– Лорд Утред! – кричал Элдвульф. – Лорд Утред!

Я развернулся и подъехал к нему, прикрывая от стрел корпусом лошади, но ни одна стрела не упала рядом. Вспоминая тот далекий день, я теперь подозреваю, что лучники намеренно делали промахи.

– Ты жив, господин! – Элдвульф широко улыбался.

– Жив.

– Тогда я пойду с тобой, – решительно заявил он.

– Но как же твоя жена, сын? – спросил я.

– Моя жена умерла в прошлом году, господин, а мой сын утонул на рыбалке.

– Как жаль, – сказал я. Стрела воткнулась в траву, не долетев нескольких метров.

– Вотан дал, Вотан и взял, – проговорил Элдвульф, – и вернул мне моего господина.

Он увидел молот Тора у меня на шее и, будучи язычником, улыбнулся.

Так у меня появился первый приверженец. Кузнец Элдвульф.

* * *

– Он такой мрачный, твой дядя, – рассказывал Элдвульф, пока мы ехали на юг, – угрюмый как не знаю кто. Даже новорожденный сын его не радует.

– У него родился сын?

– Эльфрик Младший, так его зовут, совсем еще крошка. Но здоровенький. А вот Гита больна. Она долго не протянет. А как ты, господин? Выглядишь ты хорошо.

– Со мной все в порядке.

– Тебе сейчас двенадцать?

– Тринадцать.

– Уже мужчина. А это твоя женщина? – Он кивнул на Бриду.

– Подруга.

– Мяса на ее костях немного, – заметил Элдвульф, – поэтому пусть остается просто подругой.

Кузнец был крупным человеком лет сорока, его руки, кисти, лицо были в черных пятнышках от бесчисленных укусов искр от горна. Он наел рядом с моей лошадью, без усилий держась с ней вровень, несмотря на свой уже не юный возраст.

– Расскажи мне о датчанах, – попросил он, с подозрением поглядывая на воинов Рагнара.

– Они служат ярлу Рагнару, – сказал я, – тому, который убил моего брата. Рагнар хороший человек.

– Который убил твоего брата? – Элдвульф, кажется, пришел в смятение.

– Судьба правит всем, – ответил я. Это было правдой и в то же время спасало от развернутого ответа.

– Ты его любишь?

– Он мне как отец. Тебе он понравится.

– Но он же датчанин, господин. Они, кончено, поклоняются правильным богам, – нехотя признал кузнец, – но я бы хотел, чтобы они ушли.

– Почему?

– Почему? – Элдвульф опять поразился моему вопросу. – Потому что это не их земля, вот почему. Я хочу ходить по ней и ничего не бояться. Я не хочу кланяться человеку только потому, что у него есть меч. У них один закон, а у нас другой.

– У них нет законов, – возразил я.

– Если датчанин убьет нортумбрийца, – с возмущением заговорил Элдвульф, – что делать человеку? Виры нет, шерифа нет, и лорда, к которому можно пойти за справедливостью, тоже нет.

Он говорил правду. Вира была платой за смертоубийство, и каждый человек имел цену. Мужчина стоил дороже женщины, если только она не была знатной леди, воин стоил дороже земледельца, но цена все равно имелась, и убийца мог избежать смерти, если семья убитого соглашалась принять виру. Шериф отправлял закон, сообщал обо всем олдермену, но с приходом датчан вся эта система исчезла. Больше не было закона, было лишь то, чего требовали датчане. Их такое устраивало, и мне подобная неразбериха шла на пользу, но я понимал, что нахожусь на особом положении. Я стал человеком Рагнара, Рагнар меня защищал, но без него я сделался бы просто изгоем или рабом.

– Твой дядя никого не защищает, – продолжал Элдвульф, – а вот Беокка защищал. Помнишь его? Рыжий священник, с косыми глазами и больной рукой.