Последнее королевство. Бледный всадник (сборник)

– Так вот, значит, куда ты ходил на королевском судне! – вновь встрял один из священников.

– Мы патрулировали побережье, – объяснил я, – только и всего.

– Цена этой тарелки… – начал было Алевольд, но замолчал.

– С огромной лихвой перекрывает долг Милдрит, – подсказал я.

Вероятно, я преувеличил, но лишь самую малость, и я видел, что Алевольд готов сдаться. Похоже, я получу то, что желаю.

Итак, долг церкви был аннулирован. Я настоял, чтобы это было зафиксировано письменно, причем в трех экземплярах. Мало того, я заставил переделать бумагу. То-то все удивились, когда я, сумев прочитать документ, обнаружил, что на первом клочке пергамента нет ни слова о намерениях церкви отказаться от прав на урожай, собранный в моем поместье. Это было исправлено, и я позволил епископу оставить себе одну копию, а себе взял две другие.

– Тебя не привлекут к суду за долги, – сказал епископ, прикладывая печать к воску на последней копии, – но все же остается вопрос о вире за Освальда.

– Я полагаюсь на справедливое и мудрое суждение уважаемого епископа, – ответил я, развязывая висевший на моем поясе кошелек и вынимая оттуда золотой слиток.

Позаботившись о том, чтобы Алевольд заметил, что в кошельке еще осталось золото, я положил слиток на тарелку и сказал:

– Освальд был вором.

– Его родные поклялись, что он не воровал, – заметил священник.

– А я приведу людей, которые поклянутся в обратном, – заявил я.

Торжественные клятвы имели в суде большую силу, но поскольку обе стороны могли привести огромное количество лжесвидетелей, то судьи обычно выносили приговор в пользу тех, чья ложь выглядела более убедительно, либо же тех, кто добивался сочувствия зрителей. Но лично я предпочитал заручиться сочувствием епископа. У родных Освальда наверняка было много сторонников в окрестностях Эксанкестера, но какой аргумент сравнится с золотом.

Так я рассуждал, и жизнь подтвердила справедливость моего суждения.

К удивлению Милдрит, долг был погашен, а семье Освальда, желавшей получить виру в размере двухсот шиллингов, было отказано. Я даже не потрудился прийти на суд, положившись на убеждающую силу золота, и не ошибся – епископ посчитал требование виры безосновательным, заявив, что отлично знает: Освальд был вором. Итак, я выиграл суд.

Правда, это не сделало меня более популярным. Для людей, живших в долине Уиска, я был незваным пришельцем из Нортумбрии и, что еще того хуже, язычником. Однако никто не осмеливался открыто бросить мне вызов, потому что я никогда не покидал свое имение в одиночку, всюду появляясь в сопровождении своих людей, вооруженных мечами.

Урожай был собран и амбары наполнены. Теперь, казалось бы, наступило самое время для прихода датчан: они могли не сомневаться, что найдут еду для своих армий. Однако ни Гутрум, ни Свейн не пересекли границы.

Затем пришла зима, мы забили скот, засолили мясо и сделали студень из телячьих ножек. Я все ждал, не зазвонят ли церковные колокола в неурочное время (то был бы знак, что датчане на нас напали), но колокола молчали.

Милдрит молилась, чтобы мир продолжался подольше, а я был молод, полон сил и откровенно скучал, а потому молился, чтобы мир поскорее кончился. Она молилась христианскому Богу, а я взял Исеулт в леса на холме и принес жертву Ходеру, Одину и Тору. И боги услышали меня, потому что вскоре три пряхи, что сидят у подножия Иггдрасиля, вплели в мою жизнь красную нить.

Судьба правит всем, и почти сразу после датского праздника Йоля в Окстон прибыл королевский посланец, который привез мне вызов от самого короля.

Появилась вероятность того, что сон Исеулт сбудется и Альфред действительно даст мне силу, потому что мне было приказано явиться в Сиппанхамм на встречу с королем. Меня вызывали на витан.

Глава пятая

Милдрит была в восторге от того, что меня пригласили к королю. Витан был королевским советом, в заседаниях которого участвовали только самые богатые и знатные, и ее отец никогда не удостаивался подобной чести. Витанагемот (так полностью называлось это собрание) всегда созывали в День святого Стефана, в первый день после Рождества, но мне было велено явиться туда на двенадцатый день Рождества, что дало Милдрит время привести в порядок мои одежды. Их требовалось прокипятить, отскрести и хорошенько вычистить щеткой, и три женщины трудились над этим три дня, прежде чем Милдрит уверилась, что я не опозорю ее, появившись в Сиппанхамме, словно бродяга-оборванец.

Милдрит, разумеется, туда не позвали, да она и не ожидала, что будет меня сопровождать, но взяла за правило рассказывать всем соседям, что меня пригласили на витан, чтобы я дал совет королю.

– Ты не должен это носить, – попросила она, указав на мой амулет в виде молота Тора.

– Я всегда его ношу, – ответил я.

– Тогда спрячь его. И не держи себя так вызывающе!

– В каком смысле?

– Слушай, что говорят другие. Веди себя поскромнее. И не забудь поздравить Одду Младшего.

– С чем?

– Как – с чем? С женитьбой. Скажи, что я молюсь за него и за его невесту.