Последнее небо

— Через все! Шлемофон-то я успел к рации подключить. Мать! У меня чуть уши не сгорели! Зима пошел проверить, что да как, а там генератор поля включился. Мы теперь вообще к машине подойти не можем.

— Вольно, — смилостивился наконец Гот. И развернулся к «Мурене». Вертолет как вертолет. Стоит себе. Работает ли генератор поля, не поймешь, пока не сунешься.

И майор сунулся. Он подошел к машине, открыл дверь и сел в пилотское кресло.

Гад и Зима переглянулись и подошли ближе.

— Мамой клянусь, работал генератор, — пробормотал Зима.

Гот пожал плечами, подключился к рации, пристегнулся в кресле, запустил двигатели. «Мурена» послушно и едва заметно напряглась, готовая взлетать. Майор почувствовал легкую тревогу, словно его собственное шестое чувство подсказывало: лучше не надо. Не сказать что нехорошее предчувствие, скорее, нечто вроде опасения обидеть.

Дитрих пожал плечами, выглянув из кабины, пальцем поманил Гада:

— Все работает.

Десантник кивнул, обошел машину, потянулся к другой двери…

И генератор поля включился. Сам по себе.

Гот в глубокой задумчивости уставился на индикатор активности поля, Гад, в такой же задумчивости, смотрел на Гота. А вот Зима смотрел на Зверя, который стоял в дверях и наблюдал происходящее в ангаре с любопытством брезгливого энтомолога.

Покачав укоризненно головой, сержант прошел к машине. Генератор поля перестал работать. Зверь перегнулся через Гота и выключил двигатели. Потом прислонился к борту, разглядывая стену ангара. По контрасту с ревом моторов тишина показалась звенящей.

— Майор, ты уверен, что хочешь сам вести «Мурену»? — спокойно поинтересовался Зверь.

— Я же сказал — поведешь ты. — Гот выбрался из кабины. — И, видимо, по дороге тебе придется кое-что объяснить.

— Объясняться лучше на земле.

— Нет, Зверь, с тобой лучше разговаривать в небе.

Гад и Зима стояли соляными столбами, словно и не слышали разговора. Может, и вправду не слышали, точнее, не слушали. Происходящее выходило за рамки их компетенции, а следовательно, ни того, ни другого не касалось. Что все десантники умели делать безукоризненно, так это не забивать себе голову чужими заботами. Начальство есть, пускай оно и думает.

— Как скажешь, — Зверь сел в пилотское кресло, кивнул Готу на соседнее. Дитрих обошел Гада, открыл дверь, поймав себя на том, что ждет от «Мурены» еще какой-нибудь выходки. Однако обошлось.

Гот пристегнулся, и Зверь, затемнив лицевой щиток шлема, рванул машину в воздух прямо в ангаре.

— Кретин! — рявкнул Дитрих, когда «Мурена», взметывая пыль, разбрасывая ветром из-под винтов сложенные по углам упаковочные блоки, страшно ревя двигателями в замкнутом стенами пространстве, пронеслась сквозь дверь, которая показалась вдруг чудовищно узкой.

Зверь промолчал.

Вертолет уже поднимался в небо, и люди смотрели снизу. Все смотрели. Как будто не видели раньше уходящих на разведку машин.

— Тебе, Зверь, никогда не говорили, что ты истерик? — зло поинтересовался Гот.

— Говорили, конечно. — «Мурена» сделала традиционный круг над лагерем, — Но у меня есть масса других достоинств. Куда летим? К «Покровителю»?

— К морю.

— Зачем?

— Затем, что вопросы старшим по званию задают, если только на это дано разрешение.

— Да, сэр.

Вдоль протянувшейся к морю гряды гор летели молча, и лишь когда небо на горизонте слилось с водой, Зверь сказал чуть хмуро:

— Там двоим хватит места взлететь и развернуться. Я не стартовал бы так, будь хоть малейший риск зацепить людей.

— Надо же, какая заботливость, — Гот смотрел на скалы внизу. — Двое суток гауптвахты. Сразу по возвращении.

— Слушаюсь.

— А теперь объясняй, что это за чертовщина? И убери затемнение, я хочу видеть, с кем разговариваю.

Зверь вздохнул. Лицевой щиток его шлема стал прозрачным. Гот взглянул искоса и увидел то, что ожидал увидеть: бесконечное, тоскливое терпение. Готовность пережить все выходки начальства, без всякой надежды на то, что оное начальство осознает собственную некомпетентность.

— Я слушаю, — напомнил он. — Что с твоей машиной?

— Мой недосмотр, — ответил Зверь, — мне и в голову не пришло, что к «Мурене» может кто-то сунуться. М-мать, Гот, у нас три вертолета, и я не помню, чтобы они оказались нужны все одновременно. Хотя, конечно, мог бы подумать.

— О чем? О том, что на «Мурене» может полететь кто-то еще? При чем тут самоактивирующееся силовое поле? Зверь смотрел вперед. Поморщился досадливо:

— Я-то объясню. А ты поймешь?

— Постарайся объяснить так, чтобы я понял.

— Она испугалась.

— Да?

— Да. Ты бы тоже испугался, если б увидел, что тобой хочет управлять кто-то чужой и… опасный. Какой-нибудь паук, отдающий команды тебе, человеку, из своих паучьих соображений.

— Это Гад — паук?

— Для «Мурены».

— А меня она, значит, не боится?

— Она знает, что я тебе верю.

— Как трогательно, черт побери!

— Гот, этого больше не повторится. Обещаю.

— Больше никаких полей, никаких ударов током, и любой боец сможет летать на этой машине?

— Да.

Сказать это более мрачно было невозможно. Дитриха слегка кольнуло что-то похожее на совесть.

— Ты оставлял какую-то защиту?