Последнее послание из рая

– Да, но ведь нужно платить тебе жалованье, оплачивать счета за свет, за телефон, за аренду помещения. Не вижу смысла.

– Дело более прибыльное, чем кажется. В конце недели концы с концами сводятся.

– Не выпендривайся. Не верится, что ты на этом разбогатеешь. В самом деле, такой парень, и вдруг сидит в этой дыре целый день.

Давно никто не говорил со мной обо мне. Я уступаю ей свое место за прилавком. Она садится, положив ногу на ногу.

Нужно подождать, пока не позвонит шеф и не скажет, что женщине, которая сидит передо мной, можно доверять и я могу отдать ей деньги. Так что я спрашиваю ее, не хочет ли она что-нибудь выпить. Она отвечает, что выпила бы кока-колы, но поскольку кока-кола возбуждает ее, она предпочла бы пиво. Я спрашиваю, какое – с алкоголем или без. Она отвечает, что надо бы выпить безалкогольного, но в такое время, поздним вечером, она предпочитает с алкоголем. И я иду с этой избыточной информацией к автомату, выдающему напитки, который находится этажом ниже, где постоянно резвятся дети, пока их родители эти напитки распивают. Это люди, которым очень трудно проводить время дома в одиночестве. Они не выносят, когда их в буквальном смысле бросают дома, за исключением всего прочего. Хотя «все прочее» включает бар в «Аполлоне», крики их детей и знакомые физиономии одних и тех же официантов, одних и тех же соседей.

Второй взгляд на блондинку дает иную картину. Это уже не та женщина, что ворвалась на высоких каблуках в мой тихий мирок, называемый рабочим местом, а некто, давший себе труд принести из подсобного помещения стул для меня и приглашающий меня теперь рукой, чтобы я тоже сел.

– Похоже, у тебя много материала.

– У меня полный комплект.

– Я не поняла, у тебя что, и порнография есть?

– Ты правильно поняла. Иногда клиенты ее просят. Дело житейское.

– Тебе это не кажется отвратительной грязью?

– Не знаю. Я думаю об этом. Люди подобного сорта всегда были и всегда будут.

– Ты сам-то эти ленты смотришь?

– Иногда.

– Меня, по правде говоря, это возбуждало бы, если бы потом не пришлось раскаиваться, – говорит она.

– Вряд ли из-за этого стоит раскаиваться. Но и проходить через это никто никого не обязывает.

– Знаешь, а ты взрослее, чем кажешься.

– Не так уж я молод, как кажусь, – отвечаю я ей со смехом. И спрашиваю ее, хочет ли она еще одну банку пива. Она согласна. У нее действительно красивые глаза – что-то среднее между зелеными и голубыми. Самые красивые глаза, которые мне когда-либо приходилось видеть и которые, несомненно, смотрелись бы еще лучше, если бы она была одета попроще. Ее нельзя назвать женщиной в моем вкусе, но она вошла в видеоклуб, когда начало темнеть, когда жара в «Аполлоне» становится невыносимой, и она – единственная, кто смотрит на меня. Возвращаясь, я открываю стеклянную дверь банками пива и попадаю в поле зрения внимательной женщины, как в летнее море, затерявшееся где-то в другой части света.

Звонит шеф. Он говорит, что Соня – его подружка, пользующаяся его полным доверием, и что она время от времени будет забирать деньги.

– Ну как, хороша? – спрашивает он.

Я не отвечаю. Думаю, что будет лучше воздержаться от подобного комментария.

– Соня, – повторяю я громко, выкладывая банкноты и монеты на стол.

– Чем ты занимаешься, помимо того, что сидишь здесь? – спрашивает она.

Я в течение нескольких секунд размышляю о своих занятиях и понимаю, что ничего не делаю.

– Я состою в клубе спелеологов, – вспомнив блиндажи около озера, где мы с Эдуардо часто проводили время во второй половине дня, рассматривая небо через амбразуру, сквозь которую какой-то солдат в свое время целился из винтовки. – Мы исследуем пещеры. Это очень азартное дело. Если тебе ни разу не приходилось входить в темную пещеру без какого-либо источника света, то ты не знаешь, что такое темнота. Темнота абсолютная. Она неописуема, почти немыслима. Только в таком месте можно представить себе, что такое небытие.

Я замечаю, что она рассматривает мои обтянутые джинсами ноги и мои руки. По всему видно, что она влюбляется в меня. Мне уже кажется неизбежным, что я ее трахну, хотя меня и сдерживает мысль о том, что ее трахает шеф, тот самый – с солитером на пальце. А она говорит, словно слышит то, о чем я думаю:

– Не выдумывай глупостей. Я с ним не сплю.

– Скорее это выдумал тот, кто считает, что способен угадать, о чем я думаю, – говорю я, чувствуя, что тональность нашей беседы становится все менее официальной.

– Хорошо, – произносит она, вставая. – Уходить мне отсюда не хочется, но если я не уйду, разговаривать нам больше будет не о чем.

Я постепенно привыкаю к ее манере вести разговор – постоянно вступая в противоречие с тем, что есть, и с тем, что могло бы быть, или что-то в этом роде. В глубине души я доволен, что она уходит, что она выйдет за дверь и вернется в свой, чуждый мне мир примерно так, как это происходит в кино.