Последнее пророчество

На площадь выкатили огромные деревянные бочки. Каждая была выше любого самого рослого лунгарзийца. Могучие кузнецы приготовили кувалды, чтобы вышибить днища у бочек. Горожане в предвкушении дарового угощения торопились к ближайшим бочкам, доставая заранее прихваченные из дома кубки и кружки. По опыту прошлых праздников в честь Зирива-ваната и Сугнуны, проводимых королем Варросом, все знали, что вина, как и жареного бычьего мяса, с избытком хватит каждому и так, что можно будет и на завтра прихватить говядинки и кувшин доброго винца. Но все равно у бочек началась давка, поскольку промочить глотку в честь великого бога и мудрого короля хотелось как можно быстрее.

Послы дружественных держав и представители древних лунгарзийских родов, не успевшие выразить свое почтение и поздравить с празднеством короля, со вздохами — кто досады, а кто и облегчения — потянулись в изумрудный дворцовый сад, чтобы в прохладе деревьев любоваться прекрасными фонтанами в ожидании приглашения в пиршественный зал.

Глава вторая (ретроспективная)

Если бы кто-нибудь сказал Варросу, когда он мускулистым юношей бродил с товарищами в поисках добычи по родным горам в одной повязке из козлиной шкуры на бедрах, что у него в душе могут проснуться другие чувства, кроме постоянного голода и жажды битвы, он рассмеялся бы наглецу в лицо, а то и просто проткнул бы острым копьем.

В то время он не задумывался о том, зачем живет, каков будет его дальнейший жизненный путь — прекрасные дикие горы заполняли для него весь огромный мир.

Но иногда, вечерами у костра, он слушал удивительные рассказы о далекой Лунгарзии и чудесном городе Пиларисии со стенами в дюжину раз выше самого высокого мужчины, где величественные дворцы восхищают красотой и величием, где женщины ходят в ослепительных одеждах из странных блестящих тканей…

Сердце юного Варроса непонятно от чего замирало, но все это было так далеко и нереально…

Потомок Леопарда может попасть в Лунгарзию только рабом, поэтому все лунгарзийцы — враги и заслуживают лишь одного: немедленной смерти.

И он готов был резать, колоть, убивать любых врагов родного племени — будь то лунгарзийский Рубежный Легион, беспощадные австазийские пираты или враждебные племена с северных островов. Варрос считал, что человек рожден для того, чтобы охотиться для утоления голода и убивать врагов, защищая родную землю и завоевывая для своего племени рабов и богатую добычу.

Варрос не очень любил людей, считая своими братьями львов, тигров и леопардов, он был уверен, что человек отличается от зверей лишь похотью и жадностью.

Гораздо позже он понял, что есть еще одна черта, разнящая человека от животного — ненужная жестокость, когда враг уже не сражается или просто в силу своей слабости и безоружности не может оказать сопротивления. Ни один лев или леопард в мире не убьет добычи больше, чем сможет съесть…

Но в том юном возрасте Варрос не думал об этом. Его больше беспокоила мысль, что он не знает своего происхождения — его нашли голым младенцем в лесу и приняли в племени как родного, хотя и похож он был больше не на местных жителей, а на людей из рода изгнанников, когда-то, до Большой Засухи, живших в Долине Леопардов.

И если бы кто-то сказал юному Варросу после сытного ужина у костра в горах, когда он вместе с другом Унгином и наставником Тарлаком возвращался с охоты на пещерную стоянку своего племени, что такое чувство, как сострадание, изменит всю его жизнь, он бы не поверил.

В те мгновения, когда он заснул на ласковой траве рядом с Тарлаком, а Унгин бронзовым монументом стоял на страже их покоя, поразительное, ни на что прежнее не похожее сновидение растревожило его: яркие зеленые звезды разогнали тьму сна и вспыхнули, открыв ослепительно яркий солнечный день, тишину прорезали звуки тысячи труб и огромная толпа людей восхищенно кричала здравицы одному человеку — высокому мужчине в золотых воинских доспехах с обнаженным мечом в руке, стоявшему перед великолепным дворцом, гордо расправив плечи. И крики этих людей сквозь сон запечатлелись навечно в памяти юного потомка Леопарда: «Да здравствует король Варрос, вечная ему слава!»

Король Варрос… Откуда взялось это сумасшедшее видение в его голове, что оно означало?

Но что-то неуловимо изменилось той ночью в юноше.

Когда они втроем — Тарлак, Унгин и Варрос — подходили к знакомой, переливающейся в лучах утреннего солнца реке, у которой в береговой скале темнели зевы родных пещер, Варрос еще не осознал этого изменения.

Возле пещер, у врытого в землю столба, собралось все племя. Угадать причину оказалось несложно издалека: к столбу была привязана Сарита. Рядом со столбом танцевал в священном разговоре с первопредками жрец племени с зажженным факелом в руке, выкаркивая заклинания и проклятия, готовый поджечь сложенные у ног несчастной поленья.

— Попалась, распутница! — зло процедил Тарлак, не сбавляя шага. — Поделом ей, нечего было убегать с этим проклятым австазийцем! Не он ли там валяется?