Даже после беспокойной ночи, на следующее утро Александр впервые за много дней почувствовал себя куда бодрее. Встал он рано и спустился вниз, как только счел возможным, – дожидаться Моргану во внутреннем дворе.
Королева, конечно же, заставила себя ждать, но наконец явилась – одна, если не считать стражи, что сопровождала ее во всех выездах за пределы замковых стен. Она облачилась в зеленое, набросила на плечи травянисто-зеленый плащ, подбитый рыже-коричневым шелком, и надела шапочку из того же шелка, украшенную красноватыми перьями, что, загибаясь вниз, щекотали ей щеку. Выглядела она ничуть не менее обворожительно, чем в пиршественном зале или в тихой комнате больного. Александр поцеловал ей руку, помедлив над нею чуть дольше, чем пристало, затем подсадил королеву на прелестную каурую кобылку, сам вскочил на своего могучего гнедого и последовал за своей дамой по деревянному мостику.
Моргана хорошо знала здешние края, так что Александр предоставил ей выбирать, куда ехать. Конь его отдохнул на славу; королева, задавая темп, поскакала быстрым галопом вдоль реки, почти до того самого места, где юноша упал с седла, а затем свернула вверх по холму по лесной тропке, где поневоле пришлось сбавить ход. Со временем деревья поредели, и всадники выехали в солнечный свет укромной горной долины. Там кони снова поскакали бок о бок. Моргана пустила свою кобылку шагом; Александр, попридержав гнедого, поехал вровень с нею.
Все это время за ними следовало четверо стражников. Время от времени Моргана оборачивалась через плечо, трогательно изображая страх. Они с нее глаз не спускают, жаловалась красавица Александру, они о каждом ее шаге доносят Артуру. Она их боится, мило покаялась королева, боится, что вскоре им прискучит однообразная служба в этом захолустье, вдали от всех родных, и они, чего доброго, облыжно оговорят ее Артуру в очередном письме, а король отдаст приказ препроводить ее обратно в Каэр-Эйдин на унылом севере или отошлет в бдительно охраняемую темницу (как сама она выразилась) Кастель-Аур в валлийских холмах. Там, намекала она, Александр никогда больше ее не увидит. Разве что он поможет ей спастись от суровой и несправедливой кары, которую назначил ей верховный король?..
Но здесь Моргана просчиталась. Даже в плену любовного дурмана юноша ни за что не стал бы открыто порицать верховного короля. Александр с детства привык воспринимать Артура и Камелот как воплощение всего благого и справедливого. А видя, в какой пышности королева живет здесь, в Темной башне, как роскошны ее покои, сколько у нее слуг и как богат ее стол, зная о ее «дворе» и «советах» и о том, что она свободна разъезжать где вздумается, пусть и под стражей, – памятуя обо всем об этом, Александр никак не мог увидеть в королеве горестную, притесняемую узницу. Юноша слушал, сочувствовал, клялся в вечной преданности – заговаривать о любви он пока еще не смел, – но уклонялся от любых разговоров о «спасении» и даже пресекал попытки оторваться от стражи. Она в свою очередь избегала прямых ответов на осторожные расспросы своего спутника о причинах столь сурового приговора Артура. Александр был достаточно юн, чтобы, когда прекрасные глаза Морганы заглядывали прямо в его душу, а нежная ручка покоилась на его колене, пока лошади их шли бок о бок, одновременно поверить и в то, что Артур справедливо покарал сестру за измену, и в то, что с бедняжкой жестоко обошлись и в беду ее ввергло лишь предательство возлюбленного. Возлюбленного, который, благодарение Господу и спасибо Артуру, ныне мертв.
Моргана, конечно же, все это отлично видела и понимала, что, как бы сильно ни был влюблен молодой безумец, у нее нет надежды добавить его ко «двору», что собирался на советы в уединенных покоях восточной башни. Все эти юнцы – некоторые из них перебывали в любовниках у королевы в прошлом, а время от времени и в настоящем – в силу тех или иных причин Артура не жаловали. По всей стране, особенно среди кельтской молодежи с глухих окраин, нарастало недовольство «миром короля», под которым подразумевались централизация власти и мирное утверждение закона и порядка. По обычаю и традиции воспитанные воинами, эти юнцы презирали «стариковскую говорильню» Круглого зала в Камелоте и жаждали действий и воинской славы.