Последняя башня Трои

«Дорогие россияне! Соотечественники! – начал президент. – Время мчится вперед…»

Я не участвовал ни в каких выборах уже лет двадцать, не голосовал и за Евстафьева, но относился к нему неплохо. Во всяком случае он не вызывал у меня раздражения, хотя бы потому, что выступал очень редко и даже в официальной правительственной хронике мелькал с минимально возможной частотой.

«…Оглядываясь на уходящий 2085 год, мы с удовлетворением можем сказать, что прожили его достойно…»

Президент был по-своему красив строгой красотой мужской зрелости: высокий, прямой, широкоплечий. Крупные и немного резкие черты его постоянно смуглого (как видно, от спортивного загара) лица, светлеющие лучики морщинок в уголках глаз (свидетельство жизненного опыта и мудрости), густые седые волосы с серебря-

ным отливом – всё это соответствовало облику скорее западного, чем российского политического деятеля.

«…Наша экономика преодолела кризисные явления, вызванные колебаниями всемирной конъюнктуры. Основные индексы по итогам года…»

Волевая внешность президента была не просто видимостью. В мировом сообществе его уважали. Твердостью характера он словно компенсировал экономическую слабость и бедность России в сравнении с Соединенными Штатами, Европейским Союзом, Бразилией.

Еще заметней проявлялся его стиль в жизни собственного отечества. По конституции, принятой в опьяняющие дни Второй Перестройки, государство российское уже полвека называлось конфедеративным, но прочность внутренних связей в нем всегда определялась не статьями старого закона, а личностью очередного правителя. И политологи сходились во мнении, что такой централизации, как в эпоху президента Евстафьева, страна не знала со времен диктатуры ПНВ. Причем, в отличие от прежней, это была, по их мнению, вполне разумная и жизнеспособная централизация.

Евстафьев находился на посту почти одиннадцать лет: заканчивался четвертый год его второго семилетнего срока. Никто не сомневался, что он будет избран и на третий, последний разрешенный срок. А в Думе шли уже разговоры то об увеличении этого срока до десяти-двенадцати лет, то вообще об отмене ограничений на количество сроков. Депутаты загодя приучали население к мысли, что пересмотр избирательных законов – дело само собой разумеющееся: бессмертие и мировая стабильность требуют новых масштабов политической деятельности.

«…Жизнь есть жизнь, дорогие друзья. Даже продлеваемая и оберегаемая современной наукой, она сохраняет свою сложность, испытывает человеческие характеры и человеческое достоинство. У каждого из нас в уходящем году были свои трудности, заботы. Остаются и общие проблемы, справиться с которыми можно только общими усилиями. Я имею в виду прежде всего аварии и катастрофы, особенно нетерпимые на фоне…»

Я поймал недоуменный взгляд Елены («Неужели тебе интересно всё это слушать?») и примирительно стал разворачивать золотистую фольгу на бутылке шампанского. А президент уже переходил к мажорным, заключительным аккордам:

«…Свобода, демократия, право каждого человека на всестороннее развитие личности были и остаются нашими главными ценностями. Мы гордимся тем, что многонациональный российский народ занимает достойное место в семье цивилизованных народов, а наша великая Россия – в содружестве демократических государств…»

Словосочетания «семья цивилизованных народов» и «содружество демократических государств» были эвфемизмами. Так на политическом жаргоне именовалась бессмертная часть населения Земли, в отличие от доживавших свой век обитателей протекторатов и лагерей.

Президент поднял бокал: «С Новым годом, дорогие россияне! С новым счастьем!»

– Ура-а! – закричал я. – Салют! Освобожденная пробка вылетела с громким хлопком,

я налил шампанского Елене и себе. Раздался торжественный бой курантов, хор и оркестр грянули «Славься!» И вслед за финальным раскатом государственного гимна замелькал, заверещал, закривлялся на экране праздничный концерт.

Ночью, после новых объятий, когда Елена, разморенная любовной усталостью, задремала, лежа на спине, я потянулся и вполсвета включил над диваном лампу. Елена недовольно поморщилась.

– Тебе хорошо было? – тихо спросил я.

– М-м-м, – лукаво промычала она с закрытыми глазами.

– Хочешь, чтобы стало еще лучше?

Не открывая глаз, она подняла брови в знак удивления.

– Понимаю, ты спрашиваешь, что для этого нужно сделать? – вкрадчиво продолжил я. – Совсем немного: принять предложение генерального секретаря ООН о сотрудничестве!

Елена мгновенно открыла яростно сверкнувшие глаза и подтянула одеяло, прикрывая грудь.

Такая реакция нарушала мои планы. Я осторожно запустил под одеяло руку, пытаясь пробраться к ее самым чувствительным местам и приговаривая убаюкивающим тоном: