Последняя инстанция

— Вышел. Покинул помещение через черный ход, стоявший на постоянной охране. Там своя система. Значит, в магазине наш приятель оказался еще раньше, вошел через парадную дверь, едва только стемнело. В руке держал пистолет, сразу же, с нахрапу, пальнул в жертву — она так из-за прилавка и не поднялась. Повесил табличку «закрыто», запер дверь, втащил раненую в кладовку, чтобы там с ней творить свои гадости. — Марино лаконичен, лишнего не болтает, паинька. Однако за маской благопристойности бурлит такое месиво, которое я уже научилась распознавать. Впечатлить, принизить, поставить на место, затащить в постель Хайме Бергер — и все лишь бы унять ноющую боль одиночества и незащищенности, забыть о неоправдавшихся надеждах на мой счет. Смотрю, как он корчится, пытаясь скрыть разочарование и неловкость за стеной безразличия. Жаль его, ведь сам все портит, сам. Не надо было напрашиваться на неприятности.

— Шандонне бил и кусал еще живую жертву? — Вопрос адресован мне. Бергер неторопливо перебирает снимки.

— Да.

— На основании чего вы делаете выводы?

— Учитывая, что ткани лица активно реагировали на наносимые повреждения, избивать он начал еще живую. Нам неизвестно, была ли она в сознании. И как долго, — говорю я.

— У меня есть пленка с места преступления, — подсказывает Марино таким тоном, точно утомился донельзя.

— Мне нужно все, — требует Бергер.

— Во всяком случае, у нас отснят материал по делам Брэй и Льонг. Насчет братца Томаса — пусто. Мы не снимали его в грузовом контейнере. Легко отделались, надо сказать. — Марино подавляет зевок. Теперь он не действует на нервы, а, скорее, веселит.

— Вы на все вызовы лично выезжали? — спрашивает меня Бергер.

— Да.

Берет в руки следующую фотографию.

— Больше сыр с плесенью я не ем... Уж увольте, после того как покопался со стариной Томасом... — Враждебность опять так и брызжет из уст Марино: он вот-вот сорвется.

— Я тут подумываю кофейку выпить, — говорю ему. — Ты не возражаешь?

— Против чего? — Упорно не желает встать с кресла.

— Поставить воды. — Взглядом ему показываю, что нам с Бергер надо переговорить наедине.

— Ох, боюсь, с твоей кофеваркой мне не разобраться.

— Я совершенно уверена, ты разберешься.

— У вас тут полное взаимопонимание, как погляжу, — не без иронии замечаю я, когда Марино скрывается за дверью и теперь нас не слышит.

— У нас была масса времени познакомиться. С раннего утра, должна добавить. — Бергер бросает на меня взгляд. — В больнице, до этой карусели с допросом Шандонне.

— Позвольте заметить, миссис Бергер, что если вы собираетесь здесь пробыть еще какое-то время, то для начала неплохо бы попросить нашего уважаемого коллегу не отклоняться от основной задачи. Похоже, ему хочется вас побороть и он ни о чем другом думать не способен. Дело от этого не выигрывает.

Она безо всякого выражения на лице просматривает снимки.

— Господи, их будто зверь в клочья рвал. Совсем как в моем деле со Сьюзан Плесс. Запросто можно принять за ее фото. Я уже готова поверить в существование нечистой силы. Есть теория, что легенды про оборотней так и зародились и основаны они на реальных историях о людях, страдающих гипертрихозом.

Не знаю, то ли она пытается щегольнуть передо мной своими познаниями и подготовкой, то ли уйти от разговора про Марино. Встречает мой взгляд.

— Ваш совет я ценю. Вы с ним бог знает сколько уже вместе работаете, так что Марино наверняка не такой уж и пропащий.

— Да нет, лучшего следователя здесь не сыскать.

— Дайте-ка угадаю: при первой встрече он был так же несносен.

— Несносен по сей день, — отвечаю я.

Бергер улыбается.

— Мы с Марино не все успели проработать, а по некоторым вопросам не пришли к общему знаменателю. Он явно не привык прислушиваться к советам. У нас в Нью-Йорке все иначе. К примеру, копы не имеют права арестовать подозреваемого в убийстве, не заручившись согласием окружного прокурора. Мы сами всем заправляем, и, говоря по чести, — она берет в руки отчеты из лаборатории, — в результате дело только выигрывает. А Марино испытывает крайнюю потребность за все отвечать, быть главным и чрезмерно вас опекает. Ревностно относится ко всем чужакам, вторгающимся в вашу жизнь, — подводит она итог, пробегая глазами отчеты. — Алкоголь по нулям, только у Дианы Брэй три сотых. Перехватила баночку пива с пиццей незадолго до того, как к ней заявился убийца. Как думаете? — Она раскладывает фотографии на столе. — Еще не видела, чтобы человека так изувечили. Да, его обуяла ярость, невероятная похоть, вожделение... Не знаю, есть ли такое слово, чтобы описать то, что им двигало.

— Злоба им овладела, вот что.

— А по наркотикам можно его проверить?

— Проведем обычные тесты. Но это займет несколько недель, — говорю ей.

Она сортирует фотографии, раскладывая их, будто пасьянс.

— А каково вам? Вы представляете, что могли бы оказаться на их месте?

— Стараюсь об этом не думать.

— О чем же тогда думаете?

— Изучаю ранения, смотрю, что они мне скажут.

— И что же?

Беру в руки фотографию Ким Льонг — красавица, талант, со всех сторон примечательная особа, работала, чтобы оплатить учебу в медицинском колледже.