Последняя из единорогов

– Что же до Красного Быка, о нем я знаю меньше, чем слышал, потому что слышал я множество историй и каждая спорила с остальными. Бык реален, Бык – это призрак, Бык – это сам Хаггард после захода солнца. Бык жил в той земле до Хаггарда, или пришел с ним, или пришел к нему. Бык защищает его от набегов и бунтов, позволяя ему не тратиться на вооружение своих ратников. Бык держит Хаггарда узником в его собственном замке. Это дьявол, которому Хаггард продал душу. Это существо, ради обладания которым Хаггард душу и продал. Бык принадлежит Хаггарду. Хаггард принадлежит Быку.

Дрожь уверенности прошла по телу единорога, расходясь из его сердцевины, как круги по воде. В разуме ее снова запищал мотылек: «Давным-давно они прошли всеми дорогами, и Красный Бык гнал их перед собой, затаптывая следы». Она увидела белые очертания, несомые воющим ветром, и подрагиванье желтых рогов.

– Я отправлюсь туда, – сказала она. – Но сначала я должна одарить тебя, потому что ты вернул мне свободу. Что ты хотел бы получить от меня, прежде чем я уйду?

Продолговатые глаза Шмендрика блеснули, точно листья под солнцем.

– Возьми меня с собой.

Она невозмутимо отступила от него, пританцовывая, и ничего не ответила. Чародей сказал:

– Я могу пригодиться тебе. Я знаю дорогу в страну Хаггарда, знаю языки живущих на этом пути народов.

Казалось, единорог готова была вот-вот исчезнуть в липком тумане, и Шмендрик заторопился.

– А кроме того, ни одному скитальцу и даже единорогу общество чародея еще не приносило вреда. Вспомни рассказ о великом волшебнике Никосе. Однажды он увидел в лесу единорога, который спал, положив голову на колени хихикавшей девицы, а между тем трое охотников подбирались к нему с натянутыми луками, чтобы завладеть его рогом. Только миг был у Никоса, чтобы им помешать. Словом и взмахом руки он обратил единорога в красивого молодого человека, и тот проснулся, увидел разинувших в изумлении рты лучников и бросился к ним, и всех поубивал. Меч у него был перекрученный, сходивший на конус, тела же убитых он потоптал немного ногами.

– А девица? – спросила единорог. – Девицу он тоже убил?

– Нет, он женился на ней. Сказал, что она – всего лишь бессмысленное дитя, поругавшееся с родными, и все, что ей нужно, – это хороший мужчина. Каковым он и был – и тогда, и всегда, ибо даже Никос не смог вернуть ему прежний облик. Умер он в старости и почете – объевшись, уверяют некоторые, фиалками, – фиалок ему всегда было мало. Детей не имел.

Рассказ этот сыскал себе постоянное место где-то в дыхании единорога.

– Чародей не только не оказал ему услугу, но причинил великое зло, – негромко сказала она. – Как было бы ужасно, если бы весь мой народ благонамеренные волшебники обратили в людей – изгнанных из привычного мира, запертых в горящих домах. Я предпочла бы скорее, чтобы их всех убил Красный Бык.

– Там, куда ты направляешься, – ответил Шмендрик, – лишь немногие будут желать тебе что-либо кроме зла, а сердце друга – сколько бы ни был он глуп – может в один прекрасный день стать для тебя нужнее воды. Возьми меня с собой ради веселья, везенья, ради неведомого. Возьми меня с собой.

Пока он говорил, дождь стих, небо начало проясняться, и мокрая трава засветилась, как нутро морской раковины. Единорог смотрела в сторону, отыскивая в мутном роении королей одного

короля, и в снежном сверкании замков и чертогов тот, что возведен на плечах Быка.

– Никто еще не странствовал со мной, – сказала она, – но, впрочем, никто еще и в клетку не сажал, и не принимал за белую кобылу, и не прятал под моим же обличьем. Похоже, что многое вознамерилось случиться со мной впервые, и твое общество наверняка будет и не самым странным из этого, и не последним. А потому ты можешь, коли желаешь, пойти со мной, хоть я и предпочла бы услышать от тебя просьбу о другой награде.

Шмендрик грустно улыбнулся.

– Я думал о ней. – Он взглянул на свои пальцы, и единорог увидела оставленные на них укусами прутьев полумесяцы. – Но настоящее мое желание ты никогда исполнить не сможешь.

«Вот оно, – подумала единорог, – ощущение первого паучьего прикосновения печали под кожей. Вот что значит путешествовать со смертным – и так будет всегда».

– Нет, – ответила она, – я не могу обратить тебя в того, кем ты не рожден. Не более, чем могла бы ведьма. Я не могу превратить тебя в настоящего чародея.

– Я так не думаю, – сказал Шмендрик. – Ну да ничего. Пусть это тебя не тревожит.

– А меня это и не тревожит, – сказала единорог.

В первый день их странствия сизоворонок пролетел совсем низко над ними, сказал: «Ну, чтоб меня неоперившимся в парнике заперли» – и прямиком понесся домой, рассказать обо всем супруге.

Супруга сидела в гнезде и скучным голосом пела их птенчикам: