Последняя из рода Тюдор

– Это и правда обезьяна, – отвечает сэр Оуэн, поглядывая на мою бабушку, которая тут же произносит:

– Ни в коем случае!

– Мы не можем держать его, а герцогиня Сомерсет отказалась забирать животное в Ханворт.

– И я не стану! – не поддается бабушка.

Он снимает чехол с клетки, и я вижу Мистера Ноззла, который сидит в углу, будто языческий божок, с вечно грустным лицом. Он дрожит от такого холодного приветствия. Клянусь, он узнал меня и с надеждой подходит к дверце, показывая черными кончиками пальцев, что надо повернуть ключ.

– Ну вот, он вас помнит, – приободряет меня сэр Оуэн. – После смерти хозяйки даже не желал выходить. Тосковал по ней, как настоящий христианин.

– Немыслимо, – доносится с высокого стула моей бабушки, но она не запрещает мне открыть клетку и выпустить повзрослевшего и, кажется, погрустневшего Мистера Ноззла. Он сразу прыгает мне на руки.

– Можно его оставить? – спрашиваю я у Кэтрин.

– Ох, девчонки! – сетует она, будто я снова вместе с маленькими Джейн и Катериной выпрашиваю неподходящих питомцев.

– Пожалуйста! – Я слышу голос Катерины в своем. – Пожалуйста, он не будет мешать, обещаю. – Мне вспоминается солнечный день в спальне Джейн, когда Катерина отказывалась уводить обезьянку и врала насчет вшей.

– Что ж, оставляй, – снисходительно позволяет бабушка. – Но чтобы не рвал вещи и не устраивал беспорядок в моих комнатах.

– Я буду следить за ним и держать в чистоте, – даю я обещание. Мистер Ноззл хватает меня за большой палец, будто мы заключаем соглашение. – Она его обожала.

– Да, у нее было любящее сердце, – отмечает сэр Оуэн. – Невероятно любящее сердце.

Кто-то отделал его жакетик черной лентой, так что Мистер Ноззл тоже в трауре по молодой хозяйке, которая так любила его. Он поднимает на меня свои печальные глаза, и я держу его на согнутой руке.

– А что насчет кошки и собаки?

Его печальное лицо становится еще мрачнее.

– Кошка уже постарела и живет у нас на конном дворе. Не очень, знаете ли, преданное животное. Я не стал ее ловить и привозить сюда.

– Правильно, – спешит согласиться бабушка. – Нам не нужна еще одна кошка.

– А вот собачка Джо… – Сэр Оуэн замолкает.

– Ее вы тоже не привезли?

– Увы, не мог, – отвечает он.

– Почему? – спрашиваю я, хотя уже догадываюсь.

– Она не отходила от постели леди Катерины все последние дни. Отказывалась есть. Это было невероятно. Ее светлость попросила положить мясо на пол ее спальни. Даже готовясь ко встрече с Богом, она не забыла свою маленькую собачку.

– Продолжайте, – прошу я.

– Она спала в изножье кровати, а когда ее светлость сама закрыла себе глаза, собака тихонько заскулила и положила голову на ноги своей хозяйки.

Бабушка покашливает, не в силах вынести эту слезливую сцену.

– Правда? – спрашиваю я.

– Правда. Нам пришлось унести тело, как вы понимаете, забальзамировать и поместить в свинцовый гроб. Чтобы вы знали, она была похоронена, как и положено принцессе.

Я знаю. Уж мне ли не знать?

– Собачка повсюду следовала за телом, как главная скорбящая, и, честно сказать, мы не осмеливались прогнать ее. Господь видит, мы не хотели проявлять неуважение к леди Катерине. Но она же всегда разрешала своей собаке бегать за ней, вот и мы не стали останавливать ее даже после смерти хозяйки.

В день похорон был красивый катафалк, очень достойный, задрапированный черно-золотыми тканями, как и подобает, впереди шел глашатай, а позади – семьдесят семь скорбящих придворных, а также мои домочадцы, многие местные и даже приехавшие издалека люди. Ну, и ее светлость, конечно, – все было организовано прекрасно. – Он кланяется моей бабушке. – Народ шел за катафалком к часовне, и маленькая собачка следовала за ними, хотя в тот момент ее никто не заметил среди флагов, глашатая и почестей от двора. Я бы не позволил, если заметил, но скажу вам правду, я горевал, словно хоронил собственную дочь, – не сочтите за грубость, о ее высоком положении я не забывал. Более красивой леди я никогда не служил и наверняка подобных ей больше не увижу.

– Да, да, – соглашается бабушка.

– Леди Катерину похоронили в часовне, и на ее могиле поставили большой камень, вокруг флажки и вымпелы. После молитв и благословений все пошли по домам. За ее душу не молились, – уточняет он, поглядывая на ярую протестантку Кэтрин. – Мы же знаем, что чистилища больше нет. Но мы все просили Господа о том, чтобы она попала в рай и не мучилась, а затем отправились домой.

А вот маленькая собачка не пошла. Странно, но она осталась одна в часовне. И никто, даже парень с конюшни, которому она так нравилась, не смог увести животное. Мы пытались выманить ее хлебом и даже мясом. Она отказывалась. Мы обвязали веревку вокруг ее шеи и потянули за собой, но собака вырвалась из ошейника и побежала обратно в часовню, чтобы лечь на надгробный камень. Мы ее отпустили. Собачка закрыла глаза, сунула нос под лапу, будто скорбела. А утром бедняжку нашли холодной и недвижимой – не захотелось ей жить без хозяйки.