Последняя королева

Пятнадцатого июня 1501 года, после семи часов мучений, я родила еще одну дочь. И даже не подняла голову с пропитанных потом подушек, пока повитухи обмывали и пеленали девочку, боясь, что могу возненавидеть ее после всех страданий, которые она мне причинила. Но когда новорожденную положили мне на руки и я взглянула в ее прозрачные голубые глаза, вся моя злость тут же улетучилась. Глядя на золотистый пушок на ее мягкой головке – явный знак, что у нее будут волосы цвета кастильской пшеницы, как и у моей матери в молодости, – я поняла, что, несмотря ни на что, она все равно мое долгожданное дитя.

– Изабелла, – объявила я. – Я назову ее Изабеллой, в честь моих матери и сестры.

Когда пришла донья Ана, чтобы забрать у меня девочку и отдать крепкой крестьянке, выбранной на роль кормилицы, я покачала головой и, не обращая внимания на судорожный вздох дуэньи, расстегнула сорочку. Стоило губам Изабеллы обхватить мой ноющий сосок, как по всему телу разлилось блаженство. Я закрыла глаза, пропустив мимо ушей замечание доньи Аны:

– Виданное ли дело, чтобы женщина королевской крови давала сиську, словно корова в поле?

Когда я немного пришла в себя, ко мне явился Филипп и со смехом сообщил: как только до придворных дошли слухи, что я сама кормлю ребенка, случился настоящий скандал. Взяв Изабеллу на руки, он восхитился ее красотой, а затем рассказал, что получил письмо от Безансона: в Испании все идет по плану.

На этот раз я нашла в себе силы сесть.

– Что значит – по плану?

– Можешь ни о чем не беспокоиться. – Он поцеловал меня. – Отдохни. Тебе понадобятся силы. Мы ведь собираемся в Испанию, помнишь?

Через три недели после родов я так и не отдала Изабеллу мадам де Гальвен и батальону нетерпеливо дожидавшихся фрейлин. Распорядившись, чтобы рядом с моей кроватью поставили колыбель, я не отпускала девочку от себя ни днем ни ночью.

Филипп отправился на встречу со своими Генеральными штатами, оставив меня во дворце среди множества женщин и стариков. Раньше я бы по нему скучала, но не теперь. Как только силы вернулись ко мне, я села за стол и написала длинное письмо матери, где сообщала о рождении Изабеллы и спрашивала о новостях. Добавив щедрое пожертвование на молитвы за упокой сестры, я заверила мать, что намерена приехать так скоро, как только смогу.

Затем я велела прибраться в покоях и проветрить все платья. Элеоноре начали давать первые уроки, Карла отняли от груди кормилицы. Но прежде всего я заботилась об Изабелле, словно пытаясь защитить свое дитя от некой невидимой угрозы, хотя сама не знала, чего именно опасаюсь.

Я играла с дочерью, покачивая над ее колыбелью золоченую погремушку с маленьким колокольчиком, когда Беатрис принесла письмо.

– Только что прибыло с курьером из Брюсселя.

Испытующе взглянув на меня, она подхватила смеющуюся Изабеллу на руки и унесла в спальню.

Взяв конверт, я подошла к столу, сломала печать и развернула письмо. Я сразу же узнала грубый пергамент, которым пользовалась для писем мать, – настолько он отличался от шелковистой бумаги, на которой писала я.

На мгновение на меня вновь нахлынули детские страхи – будто великая Изабелла могла в любой момент войти в мои покои, чтобы узнать, готова ли я унаследовать ее трон. Я никогда не была ее любимой дочерью и избранной наследницей. Но, поднеся письмо к лицу, я ощутила едва заметный запах дыма от свечи и аромат лаванды, и к глазам моим внезапно подступили слезы. Я взглянула на исписанную наклонным почерком матери страницу.