Последняя любовь поэта

Над головами пирующих на темном прямоугольнике неба сквозь весеннюю влажную дымку мягко мерцали звезды. Атомы божественного тела... Феокрит внимательно посмотрел на умолкнувшего Филоксена. Старик чинно возлежал на своем ложе и медленно потягивал вино из старинной чаши. Венок из темно-зеленых мирт казался почти черным на его снежно-белой голове. Атомы божественного тела... Кажется, это его собственное. Ни у Зенона, ни у Клеанфа ничего подобного нет. Разве что у Хрисиппа. Поэт улыбнулся. Знал, что Хрисипп написал неимоверно много — не то семьсот сочинений, не то восемьсот. Так и говорят о нем: «Без Хрисиппа нет и Стои». Но не полагается ведь стоикам говорить об атомах, даже о таких вот громадных, небесных, совсем на первичные тельца не похожих, Но если бог есть мир, а мир бесконечен, то почему, в самом деле, не считать, что земля...

— Люблю философов, не люблю философии...

Феокрит повернул голову. А, это она шепчет... Все еще тут. Соскучилась, должно быть. Улыбается. Большие черные глаза задорно блестят. В волосах зелеными огоньками переливаются изумруды на крыльях золотой бабочки. Какая она, однако, легкая, стройная... Сама точно бабочка, присевшая отдохнуть.

Чтобы не мешать спору философов, поэт нагибается и тоже шепчет:

— Как тебя зовут?

— Миртилла.

— Хорошее имя... Так ты не любишь философии, Миртилла?

— Не люблю.

— Зря... Разумная философия — лекарство от всех недугов.

— Например, от чесотки?

— Во всяком случае, от душевной чесотки.

— Ну хорошо. Но ты говоришь о разумной философии, а как же я-то, бедная, отличу разумную от безумной?

Феокрит рассмеялся. Бойкая она.. Сама легкая, и ум у нее, видно, легкий. Хотел было продолжить болтовню, но не удалось. Хозяйский глаз Неофрона уже давно заметил непорядок. Пир в честь приезжего гостя, философы спорят на славу, а Феокрита словно и в зале нет. Как будто бы слушает, а может быть, и не слышит ничего. Беда с поэтами. Вместо того чтобы принять участие в беседе, шепчется с гетерой. Повеселел. Гладит ей руку. Рано же еще. Придет и тому время... Неофрон решил, что пора вмещаться. Улыбнувшись Феокриту, поднял килик — плоскую чашу.

— Друг наш, ждем твоего слова!

Головы поворачиваются. Тени чаш и рук мечутся по стенам, по колоннам, по полу. Голоса перебивают друг друга.

— Да, да... Ждем. Обрадуй нас, Феокрит!

— Ждем, как козы весны.

— Как цикады лета.

— Как воины добычи.

— Как голодные души праздника антесферий[12].

Нечего делать, придется-таки говорить. И эта егоза тоже подзадоривает шепотком: — Дорогой гость, скажи что-нибудь непонятное... Успел шепнуть: — Понятное лучше. Слушай.

II

Феокрит улегся поудобнее. Поправил венок. Обвел глазами пирующих.

— Друзья, моя речь будет о звездах, если только они вам сегодня еще не наскучили.

— Звезды не могут надоесть, Феокрит!

— Они прекрасны, но я бы, например, не мог глазеть на них ночи напролет. Прежде всего люблю землю и все, что есть на земле. Сегодня все же хочу вам рассказать о новом созвездии...

— О новом? Светила ведь давно на местах.

— Подождите... Вот в том-то и дело, что совсем недавно, в прошлом году, астрономы нашли новое. По крайней мере, так уверяет мой александрийский друг Конон, а кому же знать звезды, как не ему. Больше двадцати лет состоит придворным звездочетом.

Так вот, слушайте, что случилось недавно у нас в Александрии. Вы, конечно, знаете, что царь Египта в прошлом году отправился воевать в Сирию[13]. Тяжелый был поход, опасный. Неприятель — неприятелем, а кроме того лихорадки, змеи, песчаные бури. Молодая царица Береника словно предчувствовала беду, Провожая мужа, плакала, точно над покойником. Жаль было смотреть. Простились наконец, войско ушло, а она плачет и плачет... День, другой, третий... Пришлось врачам ее припугнуть. Не перестанет лить слезы — ослепнет. Береника послушалась, распухшие глаза пришли в порядок, но ходила она по-прежнему грустная. Ни с кем не разговаривала. Все молилась в храме Афродиты.

— Вот, наверное, жрецы-то заработали...

— Не без этого. Царские молитвы — дело прибыльное. Только и неприятность у жрецов выпала великая. Больше, чем неприятность... Перепугались до одури. У царицы, надо сказать, были прекрасные густые волосы. Обыкновенно она заплетала их в две косы, перевитые жемчужными нитями. Однажды, смотрят — кос нет, а на голове шелковая повязка. Оказалось, Береника пришла в храм с золотыми ножницами, собственноручно обрезала косы и возложила их на алтарь, чтобы вымолить у богини возвращение мужа.

— Жрецы предпочли бы что-нибудь подороже.

— Да, Неофрон, но не забывай, что царица прежде всего женщина. Для нее косы были дороже всех драгоценностей. Правда, Миртилла?

— Правда... Я бы ни за что...

— Значит, ты еще не любила по-настоящему. Слушайте же... Тут-то и приключилось в храме несчастье. Поутру жрецы приходят сменить цветы на алтаре, а царицыных волос нет...

— Скверная история, но звезды тут причем?