Последняя любовь президента

Я открыл глаза. Солнце уже поднималось над серо-желтой пустыней. Ни треноги, ни чайника, ни пламени. Бедуины стояли возле верблюдов, готовые тронуться в путь.

Когда мы со Светланой поднялись, один из них скатал холщовую подстилку и отошел. В тишине слышался далекий гул автомобильного мотора.

К нам приближался черный гостиничный джип, на котором нас привезли сюда прошлым вечером.

Водитель по имени Маджид сунул каждому бедуину по купюре, и они, даже не глянув в нашу сторону, неспешно тронулись в путь.

72

Киев. Октябрь 2015 года.

Генерал Филин сегодня удивительно бодр. Говорить с ним после визита посла России Поярковского одно удовольствие.

– Значит так, по реформе! – докладывает он. – Мы с Мыколой два часа составляли программу. Реформу начнем в виде эксперимента, на все тюрьмы выделенных бюджетных средств не хватит. Конечно, Мыколе главное – украинизация тюрем, а мне…

– А тебе, может, для начала разговора коньячка? – спрашиваю я генерала, заглядывая в его глаза вполне искренне и дружелюбно. Уважение к милицейской и военной форме у меня с детства в крови, а тут еще и человек приятный.

Он медлит с ответом, но мне ответ уже понятен. Я зову помощника. Тот ставит на стол хрустальные бокалы, наливает «Хэннесси».

– Давай, – я поднимаю свой бокал, – за тюремную реформу!

Один глоток хорошего коньяка, и разговор течет, как речка Черемош. Быстро, гладко, конкретно. Идеи Мыколы мне известны: курсы украинского языка в каждой тюрьме. Обязаловка. Для тех, кто отказывается учить державну мову, наказание. Это не очень гуманно, и, в конце концов, окончательный вариант украинизации тюрем, не без моей помощи, выглядит гуманнее и действеннее. Курсы языка – добровольные. Но успешно сдавшие экзамены получают возможность выйти на волю досрочно. Кроме того, при желании могут попросить рекомендацию в педучилище. Не все, конечно, а так называемые «временно оступившиеся», сидящие по легким статьям.

Генерала Филина, однако, больше заботит материальное снабжение тюрем, наполнение библиотек и преподавание заключенным основ бизнеса и менеджмента.

– У меня сотни писем от зэков, – говорит он. – Они не хотят сидеть просто так! Просят организовать обучение. Хотят овладеть новыми профессиями. Это все-таки наши граждане.

– И избиратели, – добавляю я кивая. – Так займись этим вплотную, чтобы программа обучения легла на бумагу и стала документом. Вот так, как Мыкола сделал. Тогда и дадим ход, а может, и средств добавим на это дело.

Генерал улыбается. Он сидит в кресле слева от знаменитого дивана. Сидит стройненько, словно шпагу проглотил.

– Послушай, – говорю я ему после паузы. – Мне сон недавно снился. Точнее, снилась тюремная камера!

И я описываю эту странную камеру с холодильничком, телевизором «Самсунг», старым компьютером, гвоздиком с ключами и двумя замками на внутренней стороне железной двери.

Филин слушает внимательно. Лицо сосредоточено. Брови нахмурены.

– Это же… – выдыхает он и запинается, снова хмурит брови.

– Что? – спрашиваю я.

– Это камера, в которой Казимир сидел! Точно! – медленно, сам не веря своим словам, произносит генерал. – Холодильник «Саратов», телевизор «Самсунг».

– А что, Казимир сидел? – удивился я этой новости.

– Да, недолго. Пару недель. Когда у него изъяли автомат Калашникова и наркотики. Сначала проходил как обвиняемый, потом как свидетель, а потом, сами понимаете, генеральный прокурор приказал выпустить, чтобы не нарушать баланс силы в теневой экономике. Ну, никто не хотел нового передела собственности.

– Да, и тогда он ее сам переделил и забрал себе все электричество!

Генерал тяжело вздыхает.

– Да, но почему мне снилась именно его камера? – вслух удивляюсь я. – Я ведь вообще ни разу в тюрьме не был!

Генерал пожимает плечами. На лице мелькает испуг. Он поглядывает на часы и тут же поднимает виноватый взгляд на меня.

– Ладно, готовь бумаги по обучению заключенных основам бизнеса, – говорю я и поднимаюсь из-за стола.

73

Киев. Март 1985 года.

Вот уже третий день как мой братец Дима живет в Пуще-Водице, в интернате для психбольных, на Первой линии. Напротив – пионерский лагерь «Рассвет». Сейчас там тишина и покой, облезлые спальные корпуса, одинокий сторож, сидящий на проходной и постоянно окликающий свою бестолковую собаку дворовой породы.

– Дружок! – верещит он каким-то не совсем мужским голосом. – Дружок, мать твою.

Видно, скучно сторожу.

А мы с мамой уже переходим дорогу, чтобы сесть на автобус тридцатого маршрута и вернуться в Киев.

Я знаю, что Димка сейчас провожает нас взглядом из-за забора. Когда мы уходили, у него в глазах блеснули слезы. Но, может, его слезы значат что-нибудь совсем другое. Он все-таки другой.

Мама ему рассказывала что-то, какую-то чепуху. Говорила, что поедет в командировку в Днепропетровск на какой-то завод. Спрашивала, что ему привезти. А он кивал. Лицо задумчивое, плечи приподняты, как будто он только что ими пожимал да так и оставил, словно хотел плечами до своих ушей достать.

– Так что тебе надо? – спрашивала мама.