Последняя ночь «Титаника». (Хроника гибели)

Среди тех, кто добрался до шлюпочной палубы, находился и Олаус Абельсет. Большую часть ночи он провел вместе со своим двоюродным братом, зятем и двумя норвежскими девушками в кормовой части судна. Он и другие мужчины и женщины из третьего класса безрезультатно ждали дальнейших распоряжений.

Примерно в половине второго ночи один из помощников капитана открыл проход, ведущий в зону первого класса, и велел женщинам подняться на шлюпочную палубу. В два часа ночи мужчинам тоже разрешили выйти наверх. К этому времени многие предпочли остаться там, где они находились: теперь стало очевидным, что корма последней уйдет под воду. Все же Абельсет, его двоюродный брат и зять поднялись наверх в надежде, что там для них еще осталась спасательная шлюпка. Но как раз в это время последняя шлюпка отваливала от борта «Титаника».

И вот они остались стоять на шлюпочной палубе, смущенные не только тем, что попали в зону первого класса, но и обстоятельствами, приведшими их сюда. Абельсет видел, как члены экипажа пытаются высвободить складные шлюпки. Один из помощников капитана в поисках лишней пары рабочих рук спросил:

— Нет ли среди вас моряков?

Из двадцати семи лет своей жизни шестнадцать Абельсет провел в море и подумал, что должен откликнуться на этот призыв, но двоюродный брат с зятем просили его:

— Нет, лучше оставайся с нами.

И он остался. Испытываемая ими неловкость мешала им разговаривать. Смущение усилилось еще больше, когда мистер и миссис Страусы придвинулись ближе к ним.

— Пожалуйста, — говорил своей жене пожилой джентльмен, — садись в шлюпку и спасайся.

— Нет, — отвечала ему супруга, — позволь мне остаться с тобой. — Абельсет отвернулся и стал смотреть в другую сторону.

Внутри помещений лайнера тягостная тишина сама по себе была драматична. Хрустальные люстры во французском ресторане свисали с потолка под невероятным углом, но все еще ярко горели, освещая желтовато-коричневые ореховые панели и розовый ковер. Некоторые из настольных ламп с их розовыми шелковыми абажурами поопрокидывались, кто-то рылся в буфете в поисках, надо полагать, чего-нибудь подкрепляющего.

Салон Людовика XV с его большим камином был тих и безлюден. «Пальмовый дворик» был также покинут всеми; просто не верилось, что всего четыре часа назад это помещение было заполнено изысканно одетыми леди и джентльменами, неторопливо пьющими послеобеденный кофе, слушающими камерную музыку, исполняемую теми же самыми леди, которые на шлюпочной палубе сейчас играли веселые песенки.

Курительный салон нельзя было назвать совсем безлюдным. Когда в 2 часа 10 минут туда заглянул один из стюардов, то с удивлением увидел стоявшего в одиночестве Томаса Эндрюса. Спасательный нагрудник судостроителя был небрежно брошен на зеленое сукно ломберного столика, руки были скрещены на груди; он имел вид потрясенного человека, от его живости, энергии ничего не осталось. После минуты благоговейного молчания стюард осмелился заговорить:

— А вы разве не собираетесь попробовать спастись, мистер Эндрюс?

Ответа не последовало, Эндрюс и вида не подал, что этот вопрос им услышан. Строитель «Титаника» продолжал стоять, направив свой взор куда-то в сторону кормы. Прямо перед ним на стене, покрытой панелями из красного дерева, висела большая картина под названием «На подходе к Новому свету».

А снаружи, на палубах толпы людей все еще ждали чего-то, оркестр все еще продолжал играть. Некоторые пассажиры молились вместе с преподобным Томасом Р. Байлзом, пассажиром второго класса. Другие казались глубоко погруженными в думы.

Подумать было о чем. Капитан Смит мог размышлять о полученных в течение дня пяти ледовых предупреждениях, в последнем из которых сообщался конкретный район возможной встречи с айсбергом. Можно было думать также и о термометре, который в 19.00 показывал 43o по Фаренгейту (6 oС), а в 22.00 — всего 32o (0 oС), и о температуре забортной воды, которая в 22.30 упала до 31o по Фаренгейту (— 0,5 oС).

Оператор беспроволочного телеграфа Джек Филлипс мог бы поразмышлять о шестом ледовом предупреждении, полученном в 11 вечера, когда радист парохода «Калифорниэн» вклинился в его радиообмен, а Филлипс велел ему отстать. Это предупреждение так и не попало на мостик.

Джордж Клиффорд из Бостона мог испытывать печальное удовлетворение, вспомнив, что непосредственно перед отъездом он дополнительно застраховал свою жизнь на 50 тыс. долларов.

Для Изидора Страуса поводом для раздумий могла послужить ирония его собственного завещания, особый параграф в котором был адресован миссис Страус: «Будь немного эгоистичной, не думай всегда только о других». На протяжении многих лет она проявляла так много самопожертвования, и ему особенно хотелось, чтобы она после его смерти немного пожила в свое удовольствие. И вот теперь те самые качества, которыми он так восхищался в ней, делают его пожелание несбыточным.