Последняя Пасха

– Что за шутки?

– Это не шутки, – сказал Смолин серьезно. – Я с ней поговорю по душам. В качестве одного из тех, кто лежит там. И посмотрим, что получится.

– А если ее инфаркт хватит?

– Да брось, – сказал Смолин. – Таких вот бабулечек, метающих вилы на манер Чингачгука, так просто не возьмешь. Точно тебе говорю. Старые люди, старая школа…

– Нехорошо как-то…

– Ну да? – жестко усмехнулся Смолин. – А мочить без зазрения совести ради оружия и патронов аж десять человек, про которых дети-внуки до сих пор ничего не знают? Это хорошо, гуманно и благолепно? В общем, я пошел…

Инга вскочила:

– Только чур, я с тобой! Я тут одна не останусь, на другом конце деревни…

– Ну ладно, – сказал Смолин, секунду подумав, – только, когда будем возле дома, в тени где-нибудь ховайся… Бабка, конечно шизанутая, но она прекрасно знает, что женщин с караваном не было. Испортим тогда все…

Это было, как во сне – они шагали посреди пустой улицы, посреди залитой лунным светом тишины, меж двух рядов заброшенных домов.

Один раз справа что-то скребнуло когтями по дереву, с придушенным писком метнулось прочь. Они оба так и замерли, потом только Смолин сообразил, что это какая-то лесная мелочь, забредшая ненароком в деревню, драпанула подальше.

Завидев бабкин дом, он жестом указал Инге на близлежащий дом, она кивнула и на цыпочках отбежала туда, прижалась к стене. Из дома ее, пожалуй что, было и не углядеть…

«Ну, поехали», – сказал себе Смолин. Не хотелось думать, что у чокнутой бабки может оказаться ружье, и она, чего доброго, не под кровать полезет, а шарахнет по призраку в целях борьбы с потусторонним. Не должна вроде бы… Ладно, смотреть будем в оба…

Он вышел на освещенное место, мысленно приободрил себя и зашагал к воротам, стараясь двигаться потише – что это за привидение, которое бухает сапожищами на всю деревню? Субтильнее следует, эфемернее, деликатнее, в общем…

Остановившись у ворот, он постучал по ним кулаком – получилось достаточно громко – и позвал громко:

– Баба Нюра! А баба Нюра! Выйди поговорить!

И повторил то же самое пару раз – нормальным голосом, без дурного актерства, без всякой попытки имитировать «загробный» тон. Не стоило перегибать палку.

Какое-то время стояла тишина, потом Смолин с радостью услышал в доме достаточно громкие звуки, явно свидетельствовавшие о том, что человек встал с постели, сделал пару шагов… К окну придвинулось изнутри что-то смутно белеющее…

– Баба Нюра! – воззвал Смолин. – Выйди, поговорим! Выйди, а то я в избу зайду, никуда не денешься…

Вот теперь надлежало смотреть во все глаза, не блеснет ли под лунным светом ружейный ствол. Мало ли в какие формы могло вылиться бабкино сумасшествие, как себя проявить…

Он явственно расслышал истошный вскрик:

– Уходи, ирод! Уходи, откуда пришел! Чего тебе не лежится? Да воскреснет Бог, и расточатся врази его…

Она бормотала еще какие-то молитвы, стоя у окна, так громко, что Смолин прекрасно все разбирал. Мизансцена определенно затягивалась, и Смолин, потеряв терпение, подошел вплотную к окну, за которым маячила бабка в ночной рубахе, – та проворно отпрянула вглубь – постучал костяшками пальцев в запыленное дребезжащее стекло и сказал внушительным тоном:

– Не выйдешь, сам войду и заберу …

Он едва не шарахнулся, когда с той стороны к стеклу прямо-таки припечаталась сведенная ужасом физиономия, окруженная реденькими седыми космами, – бабуля красотой и обаянием не отличалась… Вовремя справился с собой, остался стоять, как и положено порядочному призраку. Могла ли бабка его опознать – без очков и берета, ночью, пребывая в совершеннейшем смятении. Да не похоже что-то, она ж его и видела-то мельком, не приглядывалась…

– Уйди, окаянный! – вскрикнула бабка, отчаянно крестя его двуперстием. – Чего приперся? От меня-то что тебе надо?

– Сама знаешь, баба Нюра, – сказал Смолин ненатуральным, подвывающим голосом. – Золото где? Мы – люди казенные, мы за него отвечали перед начальством… перед родиной и партией… лично перед товарищем Сталиным… А вы с нами что сделали? Ты б знала, варначья твоя душа, как под обрывом лежать тоскливо и хо-олодно…

– Я-то тебе что сделала, проклятущий? – послышался изнутри отчаянный вопль, и бабка посунулась от окна, чтобы не стоять лицом к лицу с гостем, в потусторонности которого, Смолин уж видел, она не сомневалась. – Я-то при чем?

– Сама знаешь, – сурово ответствовал Смолин, легонечко постукивая по стеклу указательным пальцем.

Он хотел было ради вящего эффекта прижаться к стеклу лицом, но вовремя спохватился – еще пудра останется…

– Ох ты, господи, за что ж мне…

– Золото где? – спросил Смолин. – Оно казенное, мне за него отчитаться положено, иначе покоя не будет…

– Нет здесь твоего золота! – голос был испуганный, но никак нельзя сказать, что бабка от ужаса себя не помнила – кое-какое расположение духа определенно сохраняла.

– А где оно? – спросил Смолин с живейшим интересом. – Говори у кого, я и уйду, в жизни не потревожу… А не то – пошли под обрыв, ждут тебя там…