Последняя подлодка фюрера. Миссия в Антарктиде

— Э-э… — неопределенно махнул рукой Демански. — Это уже эрзац. Война выкашивает лучших… Увы… Жаль, что я так мало знал своего несостоявшегося зятя… Возможно, он был бы хорошим промышленником или биржевиком после войны…

— А как ваш бразильский проект? — перевел тему Рёстлер.

— Движется, — уклончиво ответил богемец. Он не хотел вдаваться в подробности. Да и к чему они рёстлеру? Он — человек Гиммлера, а в данном случае что Гиммлер, что Канарис — разницы никакой. Оба хуже. — Как ваше

чудо-оружие?

— Движется, — в тон ему ответил Рёстлер — Не так быстро, как хотелось бы, но, думаю, к концу года мы получим опытные образцы.

— И что, «томми» будут повержены в вечную тьму?

— Не надо иронизировать. Вот представьте себе — корабль вне зоны поражения любым оружием, включая «Фау». Да к тому же «Фау» не точна, как известно. Так вот, корабль готовится выйти на боевой курс и нанести удар. Ничто не предвещает беды — вдруг вокруг него вода как будто закипает, меняет свою плотность, и корабль погружается в воду вместе со всем экипажем. Море выплевывает брусья, ящики и прочий хлам. Другой вариант — нам нужно захватить корабль. Я посылаю импульс, которым вызываю у команды необъяснимое чувство паники. Объявляется шлюпочная тревога, через 15 минут корабль в полном боевом снаряжении готов к принятию трофейной командой. Третий вариант — я перестраиваю систему из боевого положения в разведывательное — я могу слышать все переговоры команды, причем на расстоянии сотни километров. Впечатляет?

— Несомненно. Но неужели ничего подобного нет ни у кого из союзников?

— Нет… — Рёстлер щелкнул пальцами. — И не будет. Проект «Радуга» родил пшик. Я говорил. Нельзя верить этой заднице с ушами — Эйнштейну. Все, что у них получилось, — они засунули корабль в поле, а как управлять этим полем, не имеют представления, ну он у них и вывалился тут же. При этом полкоманды сошло с ума. А что ты хочешь? Окажись вдруг вне поля времени? Кто хочешь сойдет с ума. Уверяю вас, просто нам не с чем сравнить, мы никогда в таком состоянии не оказывались. Мы-то действовали умнее в сорок первом.

— Вы уже тогда что-то переместили?

— Кое-что переместили. И, уверяю вас, это очень серьёзная боевая единица.

— А русские? У них что-то такое есть?

— А русским это уже теперь не нужно. Зачем, когда они прекрасно справляются, просто тупо увеличивая производство танков. А чего — нет? Стали — завались, вольфрам, молибден — на тебе, нефть — вот, под ногами, только качай… Да и не потянут они сейчас какие-то дорогие проекты. Они измотаны… — Правда, — после небольшой паузы добавил он, — им это не помешает через несколько месяцев быть на границах Рейха. Так что оцените мой совет, я еще в 42-м говорил — инвестировать в России нельзя. Хороши бы вы были, если бы вложились в донецкие шахты.

— На донецкие шахты я поставил огромное количество слаботочного оборудования. Не на одну сотню тысяч марок Так что, что бы вы ни говорили, Ганс, совсем отказаться от инвестиций было нельзя. На этом угле потом ходили наши паровозы и работали электростанции. Так что марка, вложенная в уголь там, — это работающие станки здесь, это снаряды, танки, оружие для армии. Это жизни миллионов немцев. Кто может их оценить?

— Уверяю вас, герр Демански, скоро все изменится. Как бы нам не пришлось считать не погибших, — он кивнул на папку с эскизами, — а уцелевших.

* * *