Последняя ступень (Исповедь вашего современника)

В Екатеринбург из центра были посланы с тайной миссией два отъявленных мерзавца — Юровский и Войков. Им-то и было поручено подготовить, а в удобный момент и осуществить ликвидацию царской семьи. Инструктировал Юровского лично Яков Михайлович Свердлов.[20] Случайно ли, что и город Екатеринбург называется теперь именем этого кровавого палача? Юровский сменил в доме особого назначения всю охрану (еще бы, до его приезда царь с этими солдатами играл в шашки) и поставил свою, конечно, латышей. И в ночь с шестнадцатого на семнадцатое июля 1918 года совершилось кровавое злодеяние.[21]

Их разбудили в два часа и предложили спуститься подвал. Войков начал читать постановление Екатеринбургского губкома, а Юровский, не дождавшись конца чтения, вынул наган и начал стрелять. Впоследствии Войков, пьяненький, кричал, что простить не может Юровскому, что тот не дождался конца чтения документа и не дал возможности ему, Войкову, собственной рукой застрелить русского императора.

Их было там четыре царевны, наследник царевич Алексей, четырнадцатилетний мальчик, царица, приближенные. Их стреляли, докалывали штыками. Увезли на грузовике в лес, в заранее приготовленное место, и там, как мясники, расчленяли трупы, жгли их на костре, применяли, кажется, даже и химию. Войков не зря был выбран на это дело. Он кое-что понимал в химии и как специалист мог пригодиться.

Так вот, Владимир Алексеевич, я отвлекусь. Этот Войков, ночной убийца, палач, был потом советским послом в Варшаве. Русские людишки, видимо, знали о причастности его к убийству государя и вскоре там его кокнули. Поделом.

Так кто же написал рыдательные стихи на смерть этого подонка? Ваш любимый поэт Владимир Владимирович Маяковский. «Зажмите горе в зубах тугих, волненье скрутите стойко, сегодня пулей наемной руки убит товарищ Войков».

Вопрос… Мог ли не знать Маяковский о причастности Войкова к убийству? Не мог. Маяковский общался с Бриками, а Ося был следователем ЧК. Значит, он сознательно рыдал по убийце государя, по убийце невинных детей и женщин. Каковы поэтические нравы! Найдем ли мы во всей мировой литературе другой пример, когда поэт (поэт!) воспевал бы убийцу, причем не какого-то там косвенного, нет, прямого, стрелявшего и разрезавшего на куски детей и женщин?

— Но почему разрезали и жгли, чтобы не оставалось даже и пепла?

— Всякое тайное, подлое убийство сопровождается заметанием следов. Кроме того, они боялись народа. Больше объяснить нечем. Они, захватившие власть и организовавшие чудовищный террор, чтобы эту власть удержать, прекрасно чувствовали потенциальную враждебность масс, всей притихшей, огромной, дышащей на них холодом, словно айсберг, России. Иначе чего же они боялись? Ведь и сообщение в газетах опубликовано было не в тот же день. Соображали, как сформулировать, как лучше преподнести, как ввести народ в заблуждение. Знали кошки, чье мясо съели. Я спрашивал, собирал сведения у пожилых людей. Мужики плакали, русские люди в разных городах плакали. Но то, что весь русский народ, понимаете, весь, весь, не поднялся сразу, как один человек, узнав о злодеянии, и хотя бы с вилами и топорами не двинулся на Москву, где заседали преступники оккупанты, это его позор, его предательство, за которое в последующие годы он заплатил десятками миллионов жертв, десятилетиями разнузданного насилия над собой, десятилетиями фактического рабства и унылой, серой, пайковой жизни, которая продолжается и до сих пор. Жестокая формула: «Народ имеет то правительство, которое он заслуживает».

— Ну, хорошо. Свердлов, Зиновьев, Урицкий, Каменев, Дзержинский, Луначарский, Юровский, Войков, Литвинов, Троцкий и прочие. Но Ленин? Ленин же фактически стоял во главе государства! Неужели он не видел, не понимал, не знал?

Кирилл посмотрел на меня странным, как бы оценивающим взглядом. Потом посмотрел на Елизавету Сергеевну, и та неуловимой почти мимикой лица (но все же понял и я) передала ему: «Не знаю, как хочешь, по-моему, можно». Кирилл опять посмотрел на меня, взял у Лизы ретушируемую ею фотографию, посмотрел на нее так и сяк.

— Вот здесь немного перестаралась. Здесь же придется выявить, только не очень грубо… Вы о чем-то спросили меня, Владимир Алексеевич?

— Да, спросил. Допустим, что кому-то, какой-то группе людей в интересах своего народа, будь то евреи или латыши…