Последняя загадка

Без перемен в твоем пустынном доме,Где я бывал давно и где оставил след.Без перемен, и все, как прежде, кромеТого, что много лет уже меня здесь нет.Глядят со стен тускнеющие снимки,Один из них я сделал сам давным-давно.Без перемен былое тает в дымке,Его тревожить после стольких лет смешно.Зачем же я звоню в твою квартиру,Зачем вхожу и говорю тебе «Привет»?Без перемен в твоем пустынном мире,

Где больше нет ни поражений, ни побед.Согрей мне чай, на улице морозно,Тебе и мне сегодня некуда спешить.Часы стучат, еще не очень поздно,Но поздно в наших судьбах что-то изменить.Сидим пьем чай, в твоих глазах усталость,Сидим, как прежде, в тех же позах и молчим.Я знаю сам, что на ночь не останусь,Прошло сто лет, я сам себе кажусь чужим.Про все забудь, усталость унесется,Пора идти, трамвай последний ждет уже.Без перемен пускай все остается

В пустынном доме и пустующей душе.

Допев, Максимов отложил в сторону гитару.

– Ты действительно хочешь, чтобы все осталось без перемен? – спросила Куликова.

– Я хочу, чтобы у нас с тобой все началось сначала.

– Думаешь, это возможно?

– Думаю, да. – Максимов сел на диван рядом с Куликовой, обнял ее за талию и притянул к себе.

За окном догорал январский вечер. Снег опускался на обледеневшую набережную. Подслеповатые окна домов, вытянувшихся вдоль канала, вглядывались в морозный сумрак.

16

Петренко не мог налюбоваться новой мебелью. Утром, придя в кабинет, подполковник вновь прошелся вдоль стульев, бережно поглаживая их по спинкам. Затем он сел за стол и положил ладони на свежеотполированную поверхность. Раздался стук в дверь.

– Войдите, – сказал подполковник.

В кабинет вошел Чердынцев.

– Доброе утро, Юрий Саныч, – сказал майор.

– Здравствуй.

– Красивая у вас мебель.

– Спасибо, Боря, сам не могу нарадоваться.

– Скажите, а на вахте не планируется замена стула?

Мухомор задумался.

– Пока нет, но, возможно, в перспективе поставим об этом вопрос.

– Очень хотелось бы, Юрий Саныч.

– Не все сразу, Борис, в каждом деле должна быть постепенность. Вот в кабинетах мебель поменяли, теперь будем работать и с другими помещениями.

– Понимаю, Юрий Саныч.

В руках Чердынцева были увесистый пакет и красочный конверт.

– Что это у тебя? – спросил Мухомор.

– Почта, товарищ подполковник.

– Покажи.

– Вот. – Майор положил почту перед шефом.

Мухомор надел очки.

– Так… – произнес он, рассматривая пакет и конверт. – Что тут у нас? Посылка и конверт на мое имя.

– Утром пришли.

– Ладно, Борис, ты иди, я с этим поработаю.

– Слушаюсь, товарищ подполковник. – Чердынцев вышел из кабинета.

Мухомор решил начать с маленького конверта. Он достал из ящика стола ножницы и аккуратно срезал край. В конверте лежало сложенное вдвое приглашение.

– «Уважаемый господин Петренко, – прочитал Мухомор. – Мы имеем честь пригласить Вас на премьеру Европейского театра „Театр“. Двадцать первого декабря в помещении концертного зала Дворца молодежи Вы увидите пьесу „Пьеса“ по мотивам поэмы Валерия Брюсова. Ваши места находятся в зоне для особо важных персон, третий ряд, кресла номер одиннадцать и номер двенадцать. После спектакля состоится банкет. Спонсоры мероприятия: продюсерский центр „Северная звезда“, АО „Аврора“, ресторан „Граф Толстой“. С нетерпением ждем Вас на премьере».

Не будь приглашение именным, Мухомор подумал бы, что оно предназначено не для него. Подполковник перечитал и повертел в руках бумагу.

– Странно… – произнес он.

Откинувшись на спинку стула и сняв очки, Петренко стал размышлять, почему кто-то решил пригласить его в театр. Мухомор перебрал в голове знакомых театральных деятелей. Их у подполковника было немного. Он знал Вадима Марецкого, бывшего актера Большого драматического театра, нынешнего алкоголика, часто проводившего время в «обезьяннике». Был у Мухомора знакомый Федор Демешко, заместитель директора Дома культуры имени Первого мая, подполковник регулярно встречал его на банкетах во Дворце милиции. Наконец, знал Мухомор монтировщика Театра имени Симонова Аркадия Месхиева, человека, проходившего по делу о пропаже из театра осветительных приборов. Кроме этих троих, Петренко не смог вспомнить никого из театрального мира. Вряд ли кто-то из них мог прислать ему приглашение. Тогда кто?