Последние дни Атлантиды

Ближе к вечеру, когда разум начал брать главенство перед жаром сердца, зажженным его чувством к Лессире, Тодом вновь, как утром на площади, когда он узнал, кто же есть Клита, овладели тяжелые сомнения. Чем пристальнее и беспристрастнее, как бы со стороны, он вглядывался в произошедшие события, тем больше и больше его ум погружался в смятение. Разум, рассуждающий здраво, поборовший на короткие мгновения страстное сердце, говорил Тоду, что девушка, невольно распалившая его сердечный костер, слишком высокого происхождения, чтобы ему можно было надеяться на равенство с нею. Равенство между ними — несбыточная мечта: царская дочь никогда не будет принадлежать сыну земледельца. О, Боги, милостивые Боги, зачем он ее встретил? Лучше бы никогда ему не видеть ее так близко, не говорить с нею, не сметь и мечтать о ней! А он, безумный, все глубже погружается в омут своих чувств к ней.

Его душа была раздираема сомнения: то ему хотелось бежать прочь из города, чтобы забыть о ней, то он с нетерпением глядел на небо, ожидая наступления вечера, понимая, что если не увидит ее, то, наверное, умрет от горя. Он пришел к берегу канала еще задолго до назначенного времени, обессилено опустился на каменный парапет и, отстраненный от внешнего мира, погрузился в свои тяжелые мысли.

Лессира же предстоящую, назначенную ею самою встречу с Тодом воспринимала больше, как забавное приключение в своей однообразной, почти затворнической жизни. Правда, она была немного взволнованна, но не столько своими чувствами и ощущениями, сколько тем, что в ее существование должна была войти тайна. Никто не будет знать о том, что она, царская дочь, как любая простая горожанка, встречается с красивым молодым человеком.

Но ей приятны были воспоминания о своей прогулке с Тодом, его восторженные взгляды волновали ее, они томили ее душу. Ей незнакомо было это ощущение, и потому человек, ставший причиной такого необычайного переживания, невольно притягивал ее к себе, странно, но ей хотелось, чтобы он еще и еще смотрел на нее, а она бы купалась в слепящем восторженном свете его черных глаз. Да, она правильно поступила, что, увидев его сегодня на площади, послала Назиру к нему! Раз они увиделись, значит, так тому и быть, — они будут встречаться. Лессира не задавала себе вопроса, что же будет после того, как встречи эти, возможно, станут постоянными и необходимыми им обоим? Она предпочитала не заглядывать так далеко. К чему? Жить ей хотелось сейчас, а не потом, а раз так, то она не думала, куда могут завести их возможные отношения.

Собираясь на свидание с Тодом, Лессира, в отличие от прошлой своей прогулки, как и подобает царской дочери, стремилась быть ослепительной и непревзойденной. Она выбрала едва ли не самый прекрасный наряд — пурпурную тогу с рассыпанными по груди драгоценными камнями, — он был ей к лицу, тонко подчеркивал белизну ее кожи. Но, облачившись в тогу, она вдруг задумалась. Не лучше ли ей одеться поскромнее, ведь он, узнавший о ее истинном происхождении, скорее всего, будет смущен, и это смущение усилится многократно, если она станет слепить его еще и своим царским блеском. Разговор тогда не получится, и ей будет скучно. Нет уж, она и так много времени пребывает в тоске и одиночестве, чтобы сейчас, когда вот-вот должен в ее жизни появиться человек, восхищенный ею не как дочерью царя, а, в первую очередь, как женщиной, оттолкнуть его от себя, отдалить слепящим многих величием царской власти. Нет, сегодня она оденется, как и в тот день, день их встречи, просто и безыскусно, пусть он считает ее скромной и покладистой. Какова же она на самом деле, ему знать необязательно, ведь не собирается же она, Лессира, дочь царя Хроноса, связывать свою жизнь с сыном земледельца. Хотя, надо отдать ему должное, он красив и умен, с ним можно разговаривать о разном. Но что самое главное, он полностью покорен ею, ее красотой.

Усмехнувшись собственным мыслям, Лессира громко и требовательно позвала Назиру. Когда та вошла к госпоже, приказала себя раздеть и принести другое платье, проще и скромнее. Всего через несколько мгновений Лессира превратилась в изящную, скромно одетую горожанку, лишь превосходный черепаший гребень с множеством изумрудных глазков, державший в узде копну непокорных белокурых волос, выдавал ее высокое происхождение.

— Так лучше? — требовательно спросила Лессира.

— О, госпожа, тебе все к лицу, но этот наряд, — Назира лукаво улыбнулась — сегодня подходит больше.

— Хорошо. Тогда идем.