Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945

Гиммлер сам позвонил в бункер, лично поговорил с Гитлером, попытавшись склонить его к отъезду, но тщетно. Потом он говорил с Фегеляйном, который снова принялся убеждать Гиммлера приехать лично. В конце концов они достигли компромисса. Гиммлер приедет в Науэн (расположенный на полпути до Берлина), туда же приедет Фегеляйн, и они обсудят положение. С наступлением сумерек Гиммлер сел в машину и отправился в Науэн в сопровождении своего адъютанта Гротмана. Гебхардт следовал за ними в другой машине, у него были свои мотивы для поездки в Берлин. Он хотел, чтобы Гитлер лично утвердил его на посту шефа немецкого Красного Креста. По этому поводу он утром разговаривал со своим бывшим учеником, доктором Штумпфеггером.

Маленькая кавалькада доехала до перекрестка у Науэна, где Гиммлер стал ждать Фегеляйна. Он ждал час, потом второй, но Фегеляйна все не было. Потом Гебхардт спросил, нельзя ли ему одному продолжить путь в Берлин. Гиммлер согласился, но, так как Фегеляйн так и не приехал, а сам Гиммлер опасался ехать в Берлин, он передал Гебхардту свои предложения Гитлеру – использовать батальон эскорта для обороны имперской канцелярии.

Было уже около одиннадцати часов ночи, когда Гебхардт прибыл в бункер. От Штумпфеггера он узнал подробности того памятного совещания, а затем, дождавшись приглашения Гитлера, передал ему предложения Гиммлера. Во-первых, по согласованию с Штумпфеггером Гебхардт предложил эвакуировать из бункера женщин и детей – Еву Браун, секретарей, Магду Геббельс и ее детей. Гитлер ответил, что все эти женщины по доброй воле решили остаться с ним. Потом Гебхардт передал предложение относительно батальона эскорта. Гитлер принял это предложение и даже показал на карте место в Тиргартене, где батальону предстояло занять оборону. И наконец, Гитлер утвердил Гебхардта на посту шефа немецкого Красного Креста. Их беседа продолжалась около двадцати минут. Потом Гебхардт собрался уходить. Перед уходом он спросил Гитлера, что передать Гиммлеру, и Гитлер ответил: «Передайте ему мой привет». С этим Гебхардт отбыл.

Едва Гебхардт успел покинуть кабинет Гитлера, как явился другой визитер. Это был Бергер, которого вызвали в бункер по телефону для доклада Гитлеру перед отъездом на юг. Бергер немедленно сел в машину и приехал в Берлин. Когда он прибыл, русские снаряды уже падали близ имперской канцелярии. Бергер доложил о своем приезде, но Гитлер был занят на совещании, и Бергеру пришлось ждать. Потом он был принят Гитлером. В кабинете было, кроме того, несколько армейских офицеров. Гитлер, по словам Бергера, был окончательно сломлен. Они поговорили о миссии Бергера, об измене, которая пышным цветом расцвела на юге, и о том, что все ее случаи должны быть расследованы, а виновные сурово наказаны. Потом они обсудили решение Гитлера остаться в Берлине. Гитлер рассказал о своем долгом телефонном разговоре с Гиммлером, который пытался переубедить его, говоря, что оставаться в Берлине бессмысленно, если есть возможность уехать на юг, в Альпийский редут, который еще можно было защищать. Однако сам Бергер, если верить его рассказу, убеждал Гитлера остаться. Простому человеку все вещи кажутся простыми. Простому, как бойскаут, Бергеру были ясны как долг фюрера, так и долг Гиммлера. «Я сказал ему, что этот вопрос даже не подлежит обсуждению. Он не может, не имеет права предать немецкий народ. Это, конечно, очень просто – выстрелить себе в голову, или принять таблетку, или раздавить во рту ампулу с мгновенно действующим ядом. Но нельзя бросить на произвол судьбы людей, так долго хранивших верность…» Долго хранивших верность – это совсем не то, что думал Гитлер о немецком народе в эти часы. «Все это время, – вспоминает Бергер, – фюрер молчал, не произнося ни слова, а потом внезапно закричал: «Все меня обманули! Никто не говорил мне ни слова правды! Генералы мне лгали!» – и дальше все в том же духе. Он долго и громко кричал, а потом лицо его стало бледно-синюшным. Я подумал, что его в любую минуту может хватить удар. Мне с самого начала показалось, что он уже перенес удар – с левой стороны, но окружение фюрера все время это скрывало. Левая рука, которая всего за две недели до этого непрестанно дергалась, была странно неподвижна, и, кроме того, фюрер не опирался на левую ногу. Левой рукой он не опирался о стол, как раньше, а пользовался только правой рукой».