Последние дни Людовика XVI

Роковая минута приближалась. Но король нисколько не взволнован. Его сердце продолжает биться правильно, его пульс ровный, лицо сохранило ясность. Он подозвал Клери в амбразуру окна и сказал ему: «вы передадите эту печать моему сыну, это кольцо королеве. Скажите ей, что мне тяжко расстаться с ней… В этом маленьком пакете лежат волосы всей моей семьи, вы и его передайте ей также. Скажите королеве, моим дорогим детям, моей сестре, что я обещал повидаться с ними сегодня утром, но я пожелал избавить их от горя столь жестокой разлуки… Чего мне стоит отправляться без их последних объятий!»

Семь часов. Раздается треск оружия и пушек. Гул в народе, возрастающий с минуты на минуту, вздымается точно какая-то гроза… Но готов ли гражданин-палач? Надо думать, что да. Он до мелочей принял все предосторожности. Как только дано было распоряжение казнить Людовика Капета, в виду того, что эта казнь должна отличаться от других в некоторых пунктах, палач накануне её написал гражданину, исполнявшему обязанности генерал-прокурора синдика департамента следующее письмо:

«Гражданин, я только что получил распоряжение, мне присланное вами. Я приму все меры, чтобы не случилось никаких промедлений относительно того, что предписывается им. Плотник предупрежден об установке его машины, которая будет находиться на площади в указанном месте. Мне решительно необходимо знать, как Людовик уедет из Таниля. Будет ли для него особый экипаж или это совершится в обычной повозке, предназначенной для казней этого рода? После казни как поступать с телом казненного? Надо ли, чтобы я и мои люди находились в Таниле в 8 часов? В том случае, если не я повезу его из Таниля, на какой площади и в каком месте надо мне быть? Все это не выяснено в распоряжении, и было бы кстати гражданину, исполняющему должность прокурора синдика департамента, соблаговолить возможно скорее доставить мне эти сведения, тогда как я приму меры, необходимые к тому, чтобы все было исполнено пунктуально.

Гражданин Сансон,

палач уголовных судов».

Ле-Брэнь, председатель временного исполнительного комитета, ответил ему, что карета мэра повезет Людовика Капета из Таниля на место казни, где палач должен находиться со своими людьми.

Палач осмотрел свой нож. Все было готово. Эшафот ждал.

С 5 часов утра Париж находился под ружьем. Главный совет Коммуны предписал главнокомандующему «разместить в понедельник утром 21 в 7 часов на всех барьерах вооруженную силу, достаточную для того, чтоб помешать какому бы то ни было собранию людей, с оружием или без оного, войти в Париж или выйти из него». Секции поставили на ноги и вооружили всех граждан, за исключением чиновников. Все комитеты секций были в полном сборе. Париж никогда не видел такого баснословного скопления вооруженных сил, Цифра этой городской армии считается не менее 130.000 человек. Из 250 пушек Парижа 96 приготовились палить по первому сигналу. Их угрожающие жерла стоят отверстыми. Дисциплина на постах строжайшая. «Исключительные обстоятельства, – сказал Сантерр, – требуют непреклонных строгостей».

Но трудно без шума перемещать артиллерию и легионы. Необычайное движение этих людей, собирающихся для того, чтоб составить железный канал, по которому потечет это шествие, ясно слышится и в королевском заточении. Король без малейшего волнения говорит своему исповеднику: «это вероятно начинают собирать национальную гвардию». Немного спустя отряды кавалерии вступают во двор Таниля и ясно различаются голоса офицеров и металлические шаги лошадей. Король прислушивается и с тем же хладнокровием говорит: «Они приближаются». В это время он сидел у печи, греясь и жалуясь на холод, от которого видимо дрожал.