Последние дни наших отцов

Они улыбнулись друг другу. Первый раз за все время, проведенное в Лондоне. Может, первый раз за все время их знакомства.

Той же ночью, позже, когда Пэл уснул, Фарон встал и заперся в туалете. Прочел стихи Пэла. И выключил свет: он плакал.

* * *

Назавтра был их последний день в Лондоне. Они провели в Англии две недели. Пэл объявил о своем отъезде Франс Дойл, а вечер провел со Станисласом.

– Попутного ветра, – сдержанно сказал Станислас на прощание.

– Передай от меня привет нашим, когда их увидишь.

Старый летчик обещал.

– Особенно Лоре… – уточнил Пэл.

– Особенно Лоре, – ласково повторил Станислас.

Пэл так жалел, что не встретился с Лорой. В увольнении он в основном ждал ее в Блумсбери, верный, полный надежды, подскакивая от малейшего шума. И теперь грустил.

Вернувшись в квартиру, он обнаружил полуголого суетящегося Фарона. Через пару минут тот зашел к Пэлу в гостиную.

– Мне нужна ванная…

– Ну так занимай. Мне не надо.

– Я надолго.

– Да на сколько хочешь.

– Спасибо.

Фарон закрылся в ванной. Сидя в воде с карманным зеркальцем в руках, он тщательно побрился. Долго отмывался, потом подровнял волосы, как следует вымыл голову и на сей раз обошелся без помады. Надел белый костюм и полотняные туфли, тоже белые. Приведя себя в порядок, повесил на шею крестик Клода на веревочке и, глядясь в зеркало, стал бить себя кулаком в грудь, сильно, ритмично – отбивал военный марш последнего отпущения грехов. Он каялся. Просил прощения у Господа. И перед своим отражением прочел стихи Пэла. Он выучил их наизусть.

Пусть откроется мне путь моих слез,Мне, души своей мастеровому.Не боюсь ни зверей, ни людей,Ни зимы, ни мороза, ни ветра.

В день, когда уйду в леса теней, ненависти и страха,Да простятся мне блужданья мои, да простятся заблужденья,Ведь я лишь маленький путник,Лишь ветра прах, лишь пыль времен.Мне страшно.Мне страшно.Мы – последние люди, и сердцам нашим в ярости недолго осталось биться.

Фарона с утра преследовало предчувствие. Он должен был испросить у Господа прощение за все, что сделал, и помощи, чтобы быть стойким до последнего вздоха. Ибо в эту минуту он знал, что скоро умрет.

* * *

Фарон вышел в гостиную через два часа, преображенный, с чемоданом в руке.

– До свидания, Пэл, – торжественно произнес великан.

Сын смотрел на него с удивлением:

– Ты куда?

– Вершить свой долг. Спасибо за стихи.

– Ужинать не будешь?

– Нет.

– Ты прямо с чемоданом? Больше сюда не вернешься?

– Нет. Увидимся в Париже. Адрес у тебя есть.

Пэл в недоумении кивнул. Фарон с силой пожал ему руку и ушел. У него дела, он должен ехать. Нельзя опаздывать на самое важное в мире свидание.

* * *

Он объехал несколько кладбищ, испрашивая прощение у мертвых, потом ходил по городу и раздавал деньги обездоленным, которым прежде не помогал никогда. Наконец он попросил высадить его в Сохо, у проституток. В январе, когда он вернулся в Лондон и встретился с остальной группой, когда его отвадила Мари и высмеяла Лора, ему пришлось идти к проституткам. В комнатах борделей он избил несколько девушек просто так или оттого, что злился на весь свет. Фарон просил прощения у первых встречных шлюх. Держался уже не как заносчивый солдат: горбился, винился, опустив глаза и склонив голову. И покаянно твердил, целуя висевший на шее крест: “Да простятся мне блужданья мои, да простятся заблужденья, ведь я лишь маленький путник, лишь ветра прах, лишь пыль времен. Прости меня, Боже… Прости меня, Боже…”

На какой-то улочке ему встретилась девушка, которой он дал пощечину; она узнала его, несмотря на его белые, как у призрака, одежды.

– Веди меня к себе, – заорал он на своем топорном английском, теряя голову.

Она отказалась. Ей было страшно.

– Отведи меня, я ничего тебе не сделаю.

Он встал на колени и с мольбой протянул ей купюры:

– Отведи меня, спаси меня.

Денег было много. Она согласилась. Входя за ней в мрачное здание, перед которым она стояла, он говорил сам с собой по-французски:

– Ты прощаешь мне? Ты прощаешь мне? Если ты не простишь, кто меня простит? Если ты не простишь, Господь меня не простит. А это надо, надо, чтобы я мог умереть достойно!

Девушка ничего не понимала. Они вошли в комнату на третьем этаже. Маленькую грязную нору.

Фарон еще раз попросил у нее прощения за пощечину. Да, если она найдет в себе силы его простить, он сможет ехать во Францию с миром. Ему нужен был мир, по крайней мере, пока он не взорвет “Лютецию”. Потом Вседержитель может делать с ним все что угодно во искупление его злополучной жизни. Пусть Господь сделает его евреем – это высшая кара. Да, когда его схватит гестапо, он поклянется, что он иудей.

Они стояли друг напротив друга. Она в страхе, а он бормоча, как безумный.

– Потанцуем! – вдруг воскликнул он.