Последние дни Нового Парижа

Тибо не услышал и не увидел, как она появилась возле двери погреба, в котором он работал, пока разведчица не позвала его по имени – достаточно мягко, чтобы не потревожить товарищей этажом выше. Завидев ее, он схватился за оружие, но девушка поцокала языком и покачала головой со свойским и высокомерным видом.

– Я из «Руки с пером», – продолжила она, и Тибо поверил. Поверил, потому что это в каком-то смысле было канонично, как новое прочтение старого стиха: она сумела попасть к его двери, будучи никем не замеченной. Он опустил винтовку.

Разведчица опять заговорила, не повышая голоса:

– Я проделала долгий путь по рю де Мартир, от восемнадцатого арондисмана, с Монмартра. Между восьмым и вами слишком много всякого дерьма. Я рада, что нашла тебя.

– Я ничем тут не заправляю.

– Хм. Сдается мне, это не так. В любом случае они хотели, чтобы я поговорила с тобой.

– Они?

– Они знали, где тебя искать. Они – мы – в общем, нужно, чтобы ты присоединился к нам. К нашему плану.

Она выражалась расплывчато, с трудом скрывая волнение. Где-то у самой границы центральной части Парижа, контролируемой нацистами, собирались товарищи.

Тибо провел пальцем по карте в кармане.

– Да ладно, – сказал он, – я-то зачем им понадобился?

Когда в конце концов он сказал разведчице, что собирается защищать девятый арондисман, на ее лице отразилось потрясение.

Тибо сворачивает и разворачивает кнут, который отнял у нациста. Скручивает, плотно завертывая вокруг самого себя, чтобы получилась дубинка. Ею он хлопает по ладони.

– Такое не должно было случиться, – они не могут управлять манифами. Их вообще не должно здесь быть. Никто не заходит в глубь леса! – Он резко опускает взгляд на пижаму, которую носит поверх одежды и о которой Сэм ничего не говорит. Ему нужно собраться с мыслями. – В этих беспорядочных дебрях

, – продолжает он, – обитают легендарные существа, прячутся в самой чаще.

– Деснос, – говорит Сэм. – И это не предупреждение. Это причина, по которой я туда отправилась.

– И оно того стоило? Удалось поглядеть на легендарных существ? – Своим вопросом, в котором слышны язвительные нотки, Тибо хочет поддеть новую знакомую, но она улыбается и показывает ему камеру.

В пустых классах полуразрушенного лицея Бюффон нет ничего, кроме пыли и птичьих трупов. Тибо направляет винтовку на Сэм. Она не пугается. Она опускает свои сумки на землю, как багаж на железнодорожной платформе.

– Послушай, американка. – Тибо пытается говорить грубо. – Я парижанин. Я из «Руки с пером». – «Лжец, – думает он. – Меня вообще не должно здесь быть». – Я сражался с демонами, манифами, нацистами, коллаборационистами и убивал их всех. – В его кармане – марсельская карта, секретная фишка бунтовщиков. – Почему они гнались за тобой? Я уже сказал, что думаю. Мне не случалось видеть ни таких волко-столиков, ни манифов, которые подчиняются нацистам.

– Нет? А как насчет «аэроживописи»?

Он моргает.

– Это почти не считается. – Настоящих фашистских манифов, вроде тех стремительных футуристических «самолетов», по-прежнему очень мало. – И они не подчиняются ни фашистам, ни кому-то еще, они просто… носятся туда-сюда.

– Фовисты? – спрашивает Сэм. – Ничтожная старая звезда?

На протяжении недолгого времени пастыри искусства из числа вишистов-кураторов «Молодой Франции» пытались приручить пестрых задавак, сошедших с полотен Дерена, а также рассеянный и меланхоличный сгусток серого света, соткавшийся из строк, написанных ярой поклонницей режима Виши[16]. Однако существа не поддавались контролю и не позволяли обвести себя вокруг пальца. Тибо уже давно ничего не слышал о грубо выписанных и ярких фовистских фигурах, но звезда, как предполагалось, все еще бродила по улицам ночами, излучая недоумение.

– Волко-столики – это сюрреализм! – взрывается Тибо. – Их нельзя сравнивать со стишком, который написала какая-то дура-американка, или с фовистскими каракулями, или с Дереновским дерьмом…

– Видала я вещи похуже, чем эти столики, подчиняющиеся приказам, – парирует Сэм. – Одну огромную вещь, выдранную из самой сердцевины искусства. Не обманывай себя, твердя, будто Рейху не суждено однажды постичь, как сотворенные образы проявляются в реальном мире.

Тибо прищуривается.

– Ошибаешься.

Сэм пожимает плечами.

– Если проявим все мои пленки, я тебе покажу.

– Откуда ты столько знаешь?

– Следователь из тебя так себе. Прыгаешь к новым вопросам, не давая мне ответить на старые. Ты хотел узнать, почему они за мной гнались, – или забыл?

– Ну так почему же?

– Хм, нет, давай и впрямь это пропустим. Я знаю все то, что знаю, потому что это моя работа. Я сюда попала несколько недель назад. Я из Нью-Йорка. Я фотограф и музейный смотритель.

– Ты проникла сквозь баррикады?! – потрясенно переспрашивает Тибо. – Из внешнего мира?