Милюков:
Нет, этого он не говорил. (
Протопопов:«Как не говорил?») Но я полагал, что нет надобности в особом ходатайстве министра, чтобы снять несправедливо наложенную кару. Извиняюсь за это отступление, но я должен пояснить товарищам, что «Речь» была наказана за нарушение циркуляра, который она не успела получить по вине ведомства, не имевшего в своём распоряжении автомобиля. (
Протопопов:«Нет, мне докладывали, что за статью, в которой «Речь» неуважительно отозвалась о похоронах убитого офицера»). Как бы то ни было, это частность. Я возвращаюсь к своей главной нити. Я не говорил о сообщениях в печати, которая, при всей недостаточности цензурного аппарата (
Протопопов:«Не извращайте моих слов. Цензура, действительно, невежественна и нелепа. Она пропускает то, что не надо, а невинные вещи запрещает. Я теперь добился, чтобы пропустили воззвание рабочей группы, очень полезное, которое она всё-таки запретила»)… достаточно гарантирует положение, когда речь идёт о таких вещах, как слова Государя или государственные тайны. Я говорил о том, что раз наше совещание имеет политическое значение, то я не могу молчать о нём перед политическими друзьями. (
Протопопов:«Дайте слово, что в печати ничего не будет»). Во Франции 40 – 50, и я никак не могу дать обещание за всех их. Я могу, однако, сказать, что по обычному правилу мы не сообщаем того, что составляет государственную тайну. И А. Д. достаточно сказать, что именно в его сообщениях имеет такой характер, чтобы оградить себя от распространения. Я перехожу к другому. Почему наша встреча имеет политическое значение и почему назначение А. Д. не похоже на назначение Хвостова. Хвостов, во-первых, принадлежит к политической партии, которая вообще не считается с общественным мнением; а А. Д. вступил во власть не как известная личность, а как член определённых политических сочетаний. На него падал отблеск политического значения той партии, к которой он принадлежит, и того большинства, к которому его причисляли. Его считали членом блока.Протопопов:
Как товарищ Председателя Гос. Думы я считал долгом быть беспартийным и потому не могу считать себя членом блока.Д. П. Капнист.
Выражает недоумение по поводу такого отношения А. Д. к фракции.Милюков:
Я очень рад этому разъяснению, так как оно значительно упрощает объяснение вступления вашего в м-ство. В этом винили блок; теперь, после вашего разъяснения, блок может на это ссылаться. Но, кроме того, вы были товарищем Председателя Думы, т. е. своего рода лицом представительным. И в этом качестве стали известны за границей как председатель нашей делегации.Протопопов:
Что же я уронил; достоинство делегации?Милюков:
Нет, там не уронили, а уронили здесь. Так как из всех ваших выступлений там вовсе не вытекало то, что вы сделали здесь.Протопопов:
Вы не знаете, с каким сочувствием отнеслись заграницей к моему назначению. Я получил приветствия Грея, Дешанеля и т. д.Милюков:
Вы получили их не как А. Д., а как человек, на которого падал отблеск, как человек репрезентативный. Что касается сведений иностранной прессы, то мы знаем, как она информируется. И должен сказать, я сам получил впервые сведения о политическом значении вашего назначения тогда, когда прочёл телеграмму вашего агентства в Париже. В ней говорилось, что ваше назначение принято сочувственно парламентскими кругами (как оно принято в действительности – вы теперь видите) и что надо надеяться после этого назначения, что Дума примирительно отнесётся к Штюрмеру.Между прочим, вы за границей тоже говорили, что вы монархист. Но там я не обратил внимания на это заявление. Мы все ведь монархисты. И казалось, что нет надобности этого подчёркивать. Но, когда здесь выкопали это место из ваших заграничных речей и стали восхвалять вас, как монархиста, в таких газетах, как «Русское Знамя» и «Земщина», – тогда я задался вопросом, с которым и обращаюсь к вам: «В каком смысле вы монархист? В том ли, в каком вас хвалят за это «Русское Знамя» и «Земщина», т. е. в смысле неограниченной монархии, или же вы остаётесь сторонником конституционной монархии?» Но тогда зачем было подчёркивать свой монархизм? Я хотел бы, чтобы вы нам объяснили эту двусмысленность.
Протопопов:
Да, я всегда был монархистом. А теперь я узнал лично царя и полюбил его. Не знаю, за что, но и он полюбил меня. (
Капнист:«Не волнуйтесь, А. Д.»). Да, вам хорошо сидеть там, на вашем кресле, а каково мне на моём. У вас есть графский титул и хорошее состояние, есть связи, а я начал свою карьеру скромным студентом и давал уроки по 50 коп. за урок. Я не имею ничего, кроме личной поддержки Государя, но с этой поддержкой я пойду до конца, как бы вы ко мне ни относились.