Последние флибустьеры

— Чтоб тебя черт побрал! — ответил Мендоса, разражаясь смехом.

— Это невозможно, дружище, — сказал дон Баррехо, — потому что дьяволов и чертей я оставил в своем погребе под охраной Риоса. А теперь помогите мне разрубить змеюгу, так как испанцы уже ушли.

— Ты в этом уверен? — спросил Де Гюсак.

— Разве не слышишь, что собачий лай доносится теперь издалека? Пес либо безнадежно ищет наш след, либо нашел другой.

— Да, они ушли, — подтвердил Мендоса.

Они схватили рептилию, изрубленную до жалкого состояния, и бросили ее в озерко; потом, взяв оружие и боеприпасы, оставили свое убежище, чтобы после долгого пребывания в воде искупаться в солнечном свете.

Вокруг водоема еще дымились головешки, на которых испанцы обжаривали кукурузные початки, судя по множеству рассыпанных по земле зерен. Значит, провизией они были снабжены в достатке.

День обещал быть чудесным. Дневное светило уже сверкало над вершинами восточной сьерры, заливая долину золотыми лучами, а легчайший ветерок веял над лесами, шевеля гигантские листья пальм и волнуя высокие кроны сосен.

Перепрыгивая с ветки на ветку в кустах крупноцветной анноны,[92] красивая птица размером около двух футов, с бурыми полосатыми перьями на спине и сероватыми на груди, с клювом длинным и острым, расширенными желтыми глазами, казалось, приветствует солнце, беспрерывно издавая из горла забавные звуки: дун ка-ду… дун ка-ду…

— Какой великолепный мог бы быть завтрак, — заметил дон Баррехо.

— У ботоко[93]

очень нежное мясо, но мы вынуждены наблюдать за ними издалека. Наши ружья не могут стрелять. Как жаль!..

— А кроме того, мы должны быть очень осторожными, потому что испанцы не успели уйти далеко, — вставил свое слово Мендоса.

— Между тем урчание в животах становится угрожающим. Мы ведь разом отменяем завтрак, обед и ужин.

— Когда мы перевалим через гребень этой горки, можно отважиться на выстрел, дон Баррехо. А животы пусть пока поурчат.

Грозный гасконец глубоко вздохнул.

— К этому часу, будь я у себя в таверне, успел бы проглотить уже два завтрака.

— И отнес бы чашечку кофе своей сеньоре жене, — улыбнулся Мендоса.

— А вот теперь сам ступай к черту!..

— Предпочитаю подняться на гору. Ну, Де Гюсак, в атаку.

Они бросили последний взгляд на долину, извивавшуюся между склонами двух сьерр, казавшуюся теперь совершенно пустынной, а потом в полном молчании начали подъем через лес, надеясь оставить испанцев далеко позади и добраться раньше их к водопадам Маддалены.

Под пологом величественных стволов, достигавших сорока, пятидесяти и даже шестидесяти метров высоты, было настоящее изобилие дичи. Семейства длиннохвостых кроликов с нежно-розовой шерстью сновали в кустах; воротничковые рябчики, в те времена еще многочисленные в горах Центральной Америки, а ныне совсем исчезнувшие, на несколько мгновений появлялись среди свисавших фестонами лиан, показывая свои четыре крыла, потому что два крылышка располагались почти под самым горлом; рябчики раздували свои морщинистые зобы оранжевой окраски и приветствовали один другого пронзительными криками, а потом исчезали в зарослях; на стволах сосен хохлатые дятлы[94] величиной с сороку, с хохолками на головах, яростно долбили кору своими острыми и твердыми, как сталь, клювами, выискивая в ней личинки насекомых.

Сверху и почти до самой земли описывали занимательные зигзаги тучи белок-летяг размером не больше мышки, у которых шерсть на спине была перламутрово-серой окраски, а брюшко — белое, мордочка — розовая, маленькие черные ушки — совершенно черные; в прыжке они растягивали боковые перепонки, заменявшие им парашюты.

Дон Баррехо, которому никак не удавалось утихомирить свои кишки, повелительно требовавшие завтрака, меланхолично поглядывал на эту дичь, казалось издевавшуюся над ним.

— Tonnerre!.. — пробормотал он. — Нам дано изысканнейшее жаркое, а я вынужден только смотреть на нее. Такое не может долго продолжаться. Я и так уже достаточно тощ, чтобы худеть еще больше.

В полдень, пройдя несколько каньонов, трое авантюристов, проголодавшихся как никогда в жизни, достигли вершины сьерры. Перед ними открылись другие вершины, которые надо было преодолеть, если беглецы не хотели попасть в руки испанцев.

Они разрядили аркебузы, опасаясь, что порох все еще не высох, и бросились в чащу кустарника: посмотреть, будет ли у них, наконец, долгожданный завтрак.

Очень скоро слева и справа зазвучали выстрелы, гулко отражаясь от склонов глубокого ущелья. Кролики, султанки, воротничковые рябчики в большом числе падали под выстрелами охотников, которые не только безукоризненно владели холодным оружием, но и были столь же замечательными стрелками, в особенности Мендоса.

Они уже разожгли огонь под укрытием скалы, защищавшей от довольно сильного ветра, гулявшего по сьерре, и начали ощипывать пернатых, как вдруг дон Баррехо подкинул в воздух только что начатую тушку рябчика, сопроводив этот жест своим обычным «tonnerre!».

— Уж не спятил ли ты? — спросил ошеломленный Мендоса. — Видимо, правду говорят, что пуна[95] нередко поражает мозг.