Последние истории

Издали надвигался гомон, гам, какофония: лай, грохот, глухой рокот. Он доносился откуда-то сверху, из глубины острова, где Майя никогда не была, из джунглей, заполненных лианами, гниющими листьями, мертвыми деревьями, шелестом и призраками. Она села на кровати — сердце колотилось, подступало к горлу, Майя задыхалась, словно тело стало дырявым и воздух через отверстия вырывался наружу. Ей слышался вой, казалось, она чувствует, как земля содрогается под тысячами шагов, вибрирует под тяжестью дикой неуправляемой армии, спускающейся с гор в долину, к морю. Трещали сломанные ветки, падали под натиском слепой толпы деревья. Обезьяны кричали и ворчали, как, бывало, возле бунгало, когда они щерили зубы, как маленькие злобные собачонки. В этом шуме Майе чудились зачатки слов, голоса — получеловеческие, невнятные, хриплые. И глухие удары о стволы, словно кто-то колотил по ним палками, и вой, похожий на долгое «у-у-у». Помертвев от страха, она не могла пошевелиться, закрыть окна и двери, повернуть маленький изящный замок, захлопнуть неплотно притворенные створки.

Майе казалось, что она наблюдает этот штурм откуда-то сверху, видит стекающую вниз темную подвижную лаву, которую способен остановить лишь океан. Взбесившиеся обезьяны, потоки гремучих ящериц, вереницы змей, извивающихся червей, мелких грызунов, а над ними, будто флотилия истребителей, — трепещущие птицы и нежные ночные бабочки; все, что уцелело, что хранилось дотоле во мраке влажных времен. И какие-то существа покрупнее, чьи силуэты напоминали человеческие, гномов, химеры — полуживотные-полулюди, големы, слепленные из мокрой грязи, разлагающиеся в лужах останков: все это катится вниз, уже не шагает, даже не бежит, но летит кувырком — беспорядочная завывающая стая. Ей почудилось, что сквозь все это проступает едва различимый звук флейты, две простые настойчивые ноты, сменяющие одна другую, — вплетенная в грохот монотонность. И хохот — ибо было в этом шальном шествии отвратительное веселье, наслаждение безумием, счастливое предчувствие близости моря, радость вытаптывания, насилия и истребления.

Одним прыжком она бросилась на кровать мальчика и прикрыла сына своим телом, прижала его голову к матрасу и замерла в такой позе, слушая, как орда проносится мимо, сотрясая тонкие ажурные стены домика. Она чувствовала резкий звериный дух, смрад из разинутых пастей — травянистый, перебродивший — и зловоние гниющей воды, заполненных головастиками прудов, сладкий запах разлагающейся крови, болезни, спермы, резкий запах пота. Она не смела пошевелиться или поднять голову, но знала, что в маленьких окнах увидела бы теперь искаженные морды, плоские волосатые лица, белки глаз, нитки слюны, губы, зловеще приподнятые над острыми клыками. Это ломилось в темноте, вытаптывая все вокруг, вбивая в землю аккуратно разложенные раковины, ломая перила, обрывая веревки с развешанным бельем, а затем переворачивая ратановые стулья и дырявя когтями диваны. Звон битых бутылок, раскрошенное стекло рюмок, мигание раздавливаемых ламп.

Мальчик вырывался из ее объятий, потом с силой оттолкнул, и мать наконец пришла в себя.

— Мама, что с тобой? Что ты делаешь? — кричал он.

Сын стоял над ней, потный, злой.

— Что с тобой?

Майя сидела на полу.

— Извини. Уже все в порядке, все хорошо. Извини.

Майк мастерил для выступления небольшой столик: деревянный каркас, столешница из пальмовых листьев. Вернулись ныряльщики — они возились со снаряжением, загорелые, осоловевшие от воды и солнца.

Вместе с хозяином Майя наметила день отъезда. Майк связался с материком, чтобы заказать автобусные билеты и гостиницу.

— Куда теперь? — спросил он, держа в зубах гвозди.

Майя сказала, что домой, и почувствовала облегчение.

До обеда Киш внизу не появился. Майя подумала, что он умер ночью. И теперь лежит на узкой кровати в щелястом бунгало, а шелестящие ящерицы совершают на нем свои гремучие погребальные ритуалы. Не помог морфий.

Однако после обеда фокусник пришел. Сел на свое место в углу дивана и стал наблюдать за действиями Майка. Обрадовавшийся мальчик подбежал к нему. Они разложили свои магические приспособления, и теперь сын тренировался под присмотром Киша. Майя тоже спустилась, но ее заставили пообещать, что она отвернется и не станет подглядывать.

К вечеру появился молодой ассистент Киша, принес коробку с аксессуарами для представления. Улыбка на его лице была какой-то застывшей, он слегка покачивался. Может, перебрал по случаю прощания с большим островом. Мальчик, взволнованный, примерял пелерину и цилиндр, который гротескно венчал полуобнаженное тело на фоне пальм и песка.

В роли главного фокусника собирался выступить мальчик, это он должен был стать героем дня. Киш в черных брюках и наглухо застегнутой черной индийской блузе сидел в кресле. Майя видела его вытянутые ступни, на этот раз упрятанные в черные лакированные ботинки, и ладони, бессильно покоившиеся на подлокотниках.