Читаем Последние каникулы полностью

После гонга каменщики судорожно заработали руками и под все нарастающий вопль стадиона, свист, и отчаянные крики за какие–то считанные минуты сложили столбики для будущей эстрады.

Командир получил четвертое место — одно очко, и, смеясь и крутя головой, раздавая тычки и отбиваясь от них, пробирался по рядам. Проследив за тем, куда он пошел, Вадик увидел отряд и устроился неподалеку.

Командир, очень довольный и веселый, объяснял, размахивая руками, как надо cкладывать столбики. Рядом с ним сидела Оля и, казалось, очень внимательно слушала его, но, уставясь ей в затылок, Вадик внушал: «Оглянись, оглянись!», — до тех пор, пока она не посмотрела в его сторону. Командир, все еще продолжая рассказывать, посмотрел туда же, заметил Вадика и приглашающе махнул рукой. Вадик перебрался к отряду. Ребята подвинулись.

— Слушай, док, ты гипс накладывать умеешь? Тут соревнование будет, участие примешь? Честь района и отряда, а?

— Хорошо! — согласился Вадик. — Это по нашей части.

— Молодец! — Командир хлопнул Вадике по плечу. — А добровольцем будет… Моня. Слышишь, Моня! Давай сюда!

— Нет. — Вадик закачал головой. — У него ж вон какие конечности длинные! Ты что! Лучше уж тогда…

— Юра! — Командир решительно показал на Юру Возчикова. Тот покорно поднялся и пошел вслед за командиром и Вадиком, к палатке с красным крестом — регистрироваться.

— Юрик! — сказал Вадик, разобравшись в условиях соревнования. — Главное — не шевелись и терпи! Туго будет, но быстро, по–фронтовому.

Когда дали команду, Вадик сделал все так, как учила его старая Петровна в травмпункте отцовского госпиталя, и на целую минуту обставил коллег. Юра запрыгал на загипсованной ноге, стадион завыл от восторга, и среди криков и Вадик и Юра услышали голос своего отряда: «Молодцы!» Отсюда, с зеленого поля, они не могли разглядеть лица ребят, помахали им издали, а потом Вадик на спине отнес Юру за футбольные ворота и освободил от твердеющего гипса.

— Помог хорошо, спасибо! Сильно давило?

— Ничего. И вам спасибо, — ответил Юра. — Четыре очка!

Перед футбольным матчем сборных районов объявили перерыв на обед. Ва\цику есть не хотелось, и он побродил по городку. На всех дорожках сквера, в жидкой тени молоденьких деревьев организовывались компании. Разложив на газетах бутерброды, батоны хлеба и колбасы, предавались веселью. Около лотков стояли очереди, и он заметил прошмырнувшего мимо Вовика — Одетый в подогнанную новенькую форму (подарок комиссара), он определенно задумал какую–то шкоду — это чувствовалось по осторожности, с которой он пробирался в толпе, по выражению хитрой мордочки.

— Эй, Вовик! — хотел было остановить его, но тот уже растворился. Зато на возглас Вадика отозвался командир: вместе с комиссаром они стояли в сторонке и сосредоточенно жевали.

— Хочешь? — Командир кивнул на, сверток с бутербродами, торчавший у него из–под мышки. — Ты молодец у нас, док! Через тебя на призовое место вышли. Если еще завхоз гол забьет, точно приз будет! Чего не ешь? Подкрепляйся!

— Ребята, — начал Вадик, — а если я смоюсь до завтрашнего утра домой? Тут мой приятель на машине. Лекарства кое–какие возьму, а?

Командир и комиссар переглянулись, комиссар отвернулся.

— Отрываешься, — прожевав, сказал командир. — Ну, ладно, давай! Неудобно отказать, все–таки первое место взял. Как поощрение, понял? И чтоб к завтраку был на месте. Давай!

— Ну пока! — сказал им Вадик и пошел, чувствуя у себя на спине их неприязненные взгляды, а в душе что–то противное, как накипь. Знал, что командир скажет что–нибудь вроде: «По титьке соскучился!»


Не в первый раз Вадик возвращался в родительский дом после долгого отсутствия — и армейские сборы, и двухмесячная практика в районной больничке под Тамбовом, и выезды на картошку — было уже, было. Но именно сейчас, шагая в стройотрядовской форме по теплой душной Москве, он радовался — не бурно и торопливо, а тихо, смакуя то, что видели его глаза, слышали его уши; почему он так нежно любил их сейчас, свою улицу, свой двор?

В подъезде, по привычке сунув палец в дырку почтового ящика и так же привычно обнаружив в нем «Вечерку», Вадик вдруг вспомнил, что у него нет с собой ключей от дома, и догадался: неожиданность возвращения, неподготовленность его так странно все изменили в уже знакомых ощущениях — что он еще не вернулся домой, нет, только забежал вдохнуть дым родного очага.

Он поднялся к своей двери и позвонил. И услышал быстрые мамины шаги, и вот она широко распахнула дверь.

— …Как ты вырвался оттуда? — Мама разглядывала Вадика и улыбалась. — Похудел… И загорел… И глаза другие стали… Все здоровы, — рассказывала мама. — Машка сейчас на этюдах, вот придет, сама все расскажет. Ну, папа, как всегда, в полном порядке. — А мама была бледной, усталой, и Вадику стало неловко за свой крепкий и здоровый вид. Он погладил маму по руке. — Вот сюрприз для нас!.. Что же ты там делаешь, доктор?

— Отдыхаю, — признался Вадик. — Загораю, читаю… Работы нет.

— И хорошо, что у тебя нет работы — значит, все здоровы, — с улыбкой сказала мама. — Да и потом — ведь у тебя каникулы. Последние каникулы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза