Последние каникулы

— А меня — Сан Саныч. Вся детвора на стадионе при спортшколе так звала. Я раньше за мостом жил. Теперь квартиру получил в этом районе, на ваш стадион устроился. Как считаешь, можно тут работать?

— Считаю, можно, — в тон ответил Сергей, не особенно доверяя новому работнику, — может, пойдет и брякнет по телефону в школу: мол, болтается ваш один, примите срочные меры. Но, заметив, как Сан Саныч внимательно оглядел разметочную машинку, решил, что этот не пойдет, у него своих забот хватает. — Конечно, можно, — веселее произнес Сергей. — Даже нужно. Особенно зимой — за льдом следить некому. А понадобится помощь, я вам полкласса ребят приведу, меня в школе уважают.

— Ну, тогда порядок, тогда мы с тобой из этого кладбища настоящую олимпийскую арену сделаем. Иди за мелом.

Сергей сбросил куртку на скамейку и бегом направился в сарай. Найти мел не составило труда — он уже давно знал этот сарай. Тут лежали старые дырявые сетки от футбольных ворот, катки, лопаты, ломики, шланги и прочие инструменты, без которых стадиону не прожить. Сергей поднял два пакета с мелом и принес Сан Санычу. Тот высыпал мешки в металлический ящик разметочной машинки, спросил:

— Учишься хорошо?

— Хорошо, без двоек.

— Значит, плохо. Без двоек можно учиться, ничего не делая: только ходи в школу и все.

Сергею не хотелось говорить о школе, он сегодня был виноват. А кроме того, у взрослых свои представления об отметках, об учебе, их не переспорить.

— Ну, поехали, — сказал Сан Саныч и двинул машинку по самому краю футбольного поля. Она застрекотала, как детский автоматик, снизу посыпался мел, ложился он ровной полосой, обозначая боковую линию.

— Ты, видать, трудолюбивый парень, — сказал Сан Саныч, продолжая стрекотать машинкой. — Когда-то и сын мой был таким. Теперь вырос, в институте учится. Без стипендии.

— Почему?

— Потому что лентяй! — рассмеялся Сан Саныч.

Сергей не ожидал такой откровенности: несмотря на смех Сан Саныча, от его слов потянуло холодом и обидой.

— Почему лентяй?

— Потому что упустили мы его. Жена долго болела, комната у нас маленькая была, ему уроки готовить надо, вот и отправили его жить к бабушке. А та будто игрушку заполучила, стала баловать его, поощрять: куда захотел, туда пошел, во сколько захотел, во столько пришел. Мало над чем задумывался. Так и превратился в лентяя.

— Может, еще выправится?

— Я сам виноват. Недоглядел. На бабушку понадеялся. А когда жена умерла, говорю, мол, переходи ко мне, жить вместе будем. Куда там, ни в какую! Ответил, что ему с бабушкой неплохо. Конечно, неплохо, она у него как прислуга. А что у богатырского по виду парня душонка с мышкин хвостик — это ни его, ни бабушку не волнует.

В разговорах обошли все поле. Сергей еще два раза ходил за мелом и больше молчал, стеснялся Сан Саныча: впервые взрослый человек признавался ему в своих горестях.

— А сами вы спортом занимались? — спросил Сергей.

Сан Саныч переставил машинку и двинулся прямо на стойку ворот, обозначая белой полосой лицевую линию.

— Было в молодости, но чемпион из меня не вышел — силы воли маловато. В спорте ведь это главное — воля. Да и в любом серьезном деле. Занялся классической борьбой, и пошло у меня хорошо: через полгода всех ребят с нашей улицы борол, устраивал им «Дни воздушного флота», — они у меня, как реактивные, летали, только ловить успевай, чтоб не расшиблись при посадке. Ну, хвалят они меня, дружат со мной, зовут то в кино, то на танцы. А тренироваться стало некогда. Встретил меня на улице тренер, а я врать начал: мол, некогда, Петр Иванович, работы много… Теперь как вспомню его — так сердчишко и сожмется: хороший, добрый был человек!

Сан Саныч остановился, подобрал старую, выцветшую газету, свернул ее и опустил в карман своей рабочей куртки. И снова взялся за ручки машинки.

— А потом? — спросил Сергей.

— Потом, уже в армии, штангой занялся. Благородный спорт. А тоже не получилось. И силы было много, и наружу она просилась, а дошел до второго разряда — мышцы стали красивые, будто не человек, живая скульптура… Демобилизовался, на пляж стал ходить, туда, сюда: мол, смотрите, какая у меня фигура. Но хороша была фигура, да не та натура.

Они обозначили вратарскую и штрафную площадки. Ланцов из пригоршней насыпал мел на одиннадцатиметровую отметку. Провели длинную линию посередине поля, пошли по кругу, обозначая центр, и вернулись в сарай.

— Дождя бы не было, а то смоет всю нашу работу, — сказал Сан Саныч и закурил. — А ты чем-нибудь занимаешься?

— Нет пока. У меня врожденный сколиоз. Я даже от физкультуры освобожден.

— От физкультуры напрасно… И сильно заметно?

— Когда разденусь, видно, что одна лопатка выше другой. Если бы не это, я бы футболом занялся. И хоккеем. Но там надо силы много, а у меня мало.

— Потому и мало, что не спортсмен. А будешь играть, сила сама прирастет. Только не жалей себя, понял? Часто жалость к самому себе многому мешает. Идем ослабим сетки, пусть они просто повисят на воротах, потом натянем — будет совсем другой фасон.