Эрнест Хемингуэй.

Последние хорошие места

— Ники,— сказала сестра.—Послушай, Ники.

— Я не хочу говорить об этом.

Он смотрел на дно родника, где маленькими вихрями песок плясал в чистой воде. Рядом на раздвоенной ветке, воткнутой в землю у ручья, висела жестяная кружка. Ник Адамс смотрел, как вода выбивается из ключа и потом спокойно течет по каменистому руслу вдоль дороги,

Дорога была видна в обе стороны. Ник посмотрел вверх по склону холма, потом вниз, на причал и на вдававшийся в бухту лесистый мыс, за которым открывалось покрытое барашками озеро. Он сидел, прислонясь к стволу кедра. Сзади густой кедровой порослью зеленело болото. Сестра сидела рядом, положив ему руку на плечо.

— Они ждут, чтобы ты пришел ужинать,— сказала сестра.— Двое. Приехали в таратайке и стали спрашивать, где ты.

— Кто-нибудь им сказал?

— Никто не знает, кроме меня. Много их у тебя, Ники?

— Двадцать шесть.

— Хорошие?

— Как раз для обедов.

— Ох, Ники, лучше бы ты их не продавал.

— Она платит по доллару за фунт,— сказал Ник Адамс.

У сестры был ровный темный загар, темно-карие глаза и темные, каштановые волосы, прядями выгоревшие на солнце досветла. Они с Ником любили друг друга и не любили остальных. Все члены семьи были для них всегда остальными.

— Они все знают, Ники,— тоскливо сказала сестра.— Они говорят, что отправят тебя в колонию, чтобы другим было неповадно.

— Они могут доказать только одно,— сказал ей Ник,— но все-таки мне лучше пока уйти.

— А мне можно пойти с тобой?

— Нет. Не обижайся, Махоня. Сколько у нас денег?

— Четырнадцать долларов шестьдесят пять центов. Я принесла.

— Что-нибудь они еще говорили?

— Нет. Только, что не уйдут, пока ты не вернешься.

— Матери надоест кормить их.

— Они уже один ленч съели.

— Что сейчас делают?

— Сидят на веранде. Спрашивали у матери про твой карабин, но я, когда

их из-за забора увидела, спрятала его в дровяном сарае.

— Ты что, ждала их?

— Конечно. А ты разве нет?

— Наверное. Черт бы их взял.

— По-моему, тоже, черт бы их взял, — сказала сестра,— Неужели я еще

маленькая, чтобы уйти с тобой? Карабин я спрятала, деньги принесла.

— Я буду беспокоиться о тебе,— сказал ей Ник,— Я еще даже не знаю, куда пойду.

— А вот и знаешь.

— Вдвоем нас будет легче искать. Мальчика с девочкой легко заметить.

— А я буду мальчиком,— сказала сестра.— Все равно я всегда хотела быть мальчишкой. Если я волосы остригу, вообще никто не отличит.

— Это верно,— сказал Ник Адамс.

— Давай подумаем, как нам все лучше устроить,— сказала она.— Пожалуйста, Ник, ну пожалуйста! Я буду все-все делать, а без меня тебе будет одиноко, будет ведь, разве нет?

— Мне уже сейчас одиноко, когда я только собираюсь уйти без тебя.

— Вот видишь! Может быть, мы расстанемся на много лет, кто его знает? Возьми меня, Ники, ну возьми!

Она крепко обхватила его обеими руками и поцеловала. Ник посмотрел на нее и решил обдумать все заново. Это было трудно, но ничего другого не оставалось.

— Лучше бы мне тебя не брать,— сказал он,— но если на то пошло, то лучше бы мне вообще этим не заниматься. Ладно, пойдешь со мной, но, может быть, только на пару дней.

— Отлично,— сказала она.— Как только ты скажешь, я сразу же ухожу домой. Сразу, как только тебе со мной станет скучно, плохо или чересчур хлопотно.

— Давай все продумаем,— сказал ей Ник Адамс. Он оглядел дорогу в оба конца, небо, в котором высоко плыли большие послеполуденные облака, и белые барашки за мысом на озере.— Я пойду за мыс к гостинице, продам ей форелей. Она заказала их для сегодняшнего обеда. Им сейчас на обед форелей, а не цыплят подавай, не знаю почему. Форели в порядке, я их выпотрошил и завернул в марлю, они совсем свежие, в холодке лежат. Скажу, что нарвался на охотинспекцию и мне пока надо исчезнуть. Возьму у нее маленькую сковородку, жир, соль, немного перца, бекона, кукурузной муки. Возьму рюкзак, чтобы все нести, сушеных абрикосов и слив, чаю, спичек побольше, топорик. Вот одеяло одно будет. Она мне поможет, потому что покупать форель не лучше, чем продавать.

— Я одеяло возьму,— сказала сестра. — Я в него заверну карабин и принесу тебе и мне мокасины, переодену рубашку и комбинезон, а этот спрячу, чтобы думали, что он на мне, и захвачу мыло, расческу, ножницы, что-нибудь для шитья и еще «Лорну Дун» и «Швейцарского Робинзона».

— Принеси все патроны двадцать второго калибра, какие найдешь,— сказал Ник Адамс и тут же прибавил: — Подайся назад, быстро!

На дороге показалась повозка, запряженная двумя лошадьми.

Они залегли в кедровнике, уткнув лица в пружинящий мох, и слушали мягкое шлепанье копыт по песку и тихий скрип колес. Мужчины в таратайке не разговаривали, но когда они проехали мимо, на Ника Адамса пахнуло их запахом и запахом лошадиного пота. При мысли о том, что они могут задержаться у родника, чтобы вымыться или напиться, он сам вспотел и, пока повозка не отъехала далеко, не мог успокоиться.

— Они, Махоня? — спросил он.

— Ага,— выдохнула сестра.

— Отползи назад,— сказал Ник.