Последние солдаты империи

Тем памятным вечером тетка провожала доктора, дверь в прихожую была приоткрыта, и Глаша слышала каждое слово.

– Я хотел вас предупредить, – доктор замолчал, а затем как-то натужно закашлялся. После Глаша услышала, как он зашуршал своим резиновым плащом, потом загремел тростью.

– О чем вы хотели меня предупредить? – тетка наконец не выдержала и задала вопрос, который также интересовал и Глашу.

– Мне кажется, что нужно сообщить родственникам… вероятнее всего, ваша племянница умрет при родах, – доктор опять натянуто покашлял.

– А ребенок? – тетка почему-то перешла на шепот.

– Это уж, как Бог даст… но с медицинской точки зрения, ситуация такова – либо мать, либо дите.

– И ничего нельзя сделать?

– Думаю, нет. Гибель мужа подорвала жизненные силы беременной женщины, и в таком состоянии вашей племяннице не пережить родильной операции.

– Варин муж не погиб! Мы уверены – он находится в плену и скоро вернется.

– Дай бог, дай бог! Только и вы извольте войти в мое положение, сегодня я делаю все что могу, но… – опять возникла пауза, во время которой Глаше захотелось выбежать в прихожую и встряхнуть этого медлительного старикашку от всей души, чтобы не мучил бедных женщин.

– Что? – тетка прервала молчание, по тону вопроса, как видно имея схожие с Глашей намерения, потому что металл, который послышался в ее голосе, вынудил доктора скорее продолжить:

– Все свои жизненные силы ваша племянница добровольно отдает ребенку, и когда придет время, у нее для себя ничего не останется. За свою долгую практику я несколько раз видел такой взгляд у беременных, и все они потом… ну, вы меня понимаете…

– Нет, не понимаю! Как не понимаю вашего отношения. Если вы хотите отказаться – мы найдем другого…

– Нет, нет, что вы! – доктор испуганно перебил тетку. – Я только хотел предупредить… я ведь обещал супруге Михаила Александровича, что сделаю все, что смогу…

– Вот и делайте! А эти заупокойные мысли выбросьте из головы.

После ухода доктора тетка сразу ушла в гостиную и довольно долго сидела там одна. А Глаша, сидя в это время около спящей Вари, беззвучно плакала. Плакала, потому что эта война убивала не только мужчин на фронте; она убивала в тылу их женщин, которые, оказавшись один на один со своею бедой, были не в силах с ней справиться и медленно и тихо угасали, иногда даже не пытаясь сопротивляться. Только сейчас, в свои неполные тридцать лет Глаша осознала, что планирование своей будущей жизни такое же бессмысленное и безнадежное занятие, как и сожаление о прошлом.

После отъезда тетки Глаша решила поделиться этими мыслями с Варей. Но, возможно, девушка выбрала не лучшее время для подобных откровений. А может, скупость словарного языка Глаши и ее неспособность правильно аргументировать и выстраивать мысли в логическую цепочку и привели к совершенно иному эффекту…

Это случилось ночью в самом начале декабря. В три часа пополуночи уставшая Глаша решила прикорнуть на оттоманке рядом с кроватью Варвары. Снежная буря, которая бушевала в Петрограде уже несколько деней, утихла. Звенящая тишина установилась во всей большой квартире Нелюбовых, и Глаша, засыпая, отчетливо слышала, как стучат часы в гостиной, а в столовой зашебуршились мыши:

«Надо будет другого кота завести, – сквозь сон думала Глаша. – А Ваську пусть Степан к прорубе снесет – все равно толку не будет, раз перестал мышей ловить».

Вдруг слева от себя, в той стороне, где стояла кровать Варвары, Глаша различила какое-то беззвучное шевеление. С усилием повернув голову, девушка увидела, как ее барыня быстро встает и направляется к окну.

Глаша тут же вскочила и бросилась к Варе, но та неожиданно с необычайной силой оттолкнула девушку от себя. Падая, Глаша сквозь отблески уличного фонаря разглядела взгляд, от которого ей стало страшно: она в первый раз видела свою барыню в таком состоянии, и горящие безумием глаза Варвары до того напугали молодую девушку, что она не сразу смогла подняться с пола. Лишь после того, как барыня распахнула окно и, путаясь в ночной рубашке, залезла на подоконник, Глаша пришла в себя и, подбежав к Варе, схватила ее за ближнюю к себе руку и с напряжением всех сил попыталась вытащить женщину из проема окна, в который та, зацепившись своим огромным животом за подоконник, уже высунулась по пояс.

В первый момент именно большой живот помешал Варе быстро исполнить задуманное, но теперь он также мешал и Глаше совершить обратное: втащить свою обезумевшую хозяйку назад в комнату.

Сквозь распахнутое окно морозный декабрьский ветер стремительно заполнял новое, еще не покоренное пространство. Целый рой колючих снежинок вместе с ветром ворвался в теплую квартиру и быстро оседал, а затем таял на лицах вцепившихся друг в друга женщин, на подоконнике, который постепенно становился мокрым и скользким, на брошенных рядом с окном двух пуховых одеялах, ставших вдруг совершенно ненужными, но еще хранивших тепло человеческого тела.