Последние солдаты империи

– И все-таки, Михаил Афанасьевич, что же вы предпочитаете: прозу или стихосложение? – словно в продолжение разговора, обратился к молодому человеку профессор Бирюков. При этом он так весело посмотрел на Маннергейма, что генералу на секунду показалось, что он хотел ему подмигнуть.

– Я не ограничиваю свою деятельность чем-то определенным, – с достоинством парировал молодой человек и, принимая молчание попутчиков за предоставленную возможность изложить свои взгляды, продолжил:

– Сегодня, когда вместе со своими консервативными взглядами ушли в прошлое Толстой, Достоевский и Чехов, нас, молодых литераторов, ждет великое будущее. Копание в чувственной эстетике и порывах души – это удел писателей прошлого века. Для нового поколения важна динамика сюжета и непосредственное действие, а сантименты сейчас никого не интересуют. – Он обвел взглядом своих спутников и с удовлетворением заметил, что его слова произвели некое впечатление.

– Но, к сожалению, нас не все понимают. Я вот недавно закончил повесть, принес издателю, а он мне заявил, что я написал банальную вещь! Представляете, господа! Так и сказал, герой, мол, сер и неинтересен, а сюжет избит и безвкусен!

– А о чем повесть? – не удержался Маннергейм. – Если это, конечно, не секрет.

Молодой литератор полез в свой портфель и с необычайным волнением достал оттуда толстую тетрадь, но открывать ее он не стал и положил рядом с собой на сиденье.

– Мой главный герой – сыщик уголовной полиции, который расследует дело об убийствах проституток. У него есть невеста, скромная девушка, и они вот-вот должны пожениться. Но неожиданно его невесту находят мертвой, и потом выясняется, что она тоже была проституткой.

Маннергейм удивленно посмотрел на своего спутника.

– Но позвольте? Разве у нее не было желтого билета? – профессор с сомнением пожал плечами.

– В том-то и дело, что не было! Она втайне от всех занималась проституцией, об этом никто не знал, даже ее сыщик, а когда узнал, то сам девушку и убил, потому что не смог пережить многочисленных измен… А издатель не поверил. – Молодой человек обиженно хмыкнул. – Вот послушайте, господа, какую рецензию мне отписал его редактор! – он вытащил из тетради свернутый листок:

– «Милостивый государь! К моему великому сожалению, я не могу опубликовать вашу повесть, так как она описывает абсолютно невозможные события, происходящие в жизни совершенно нереальных людей. Герои вашего произведения непоследовательны и истеричны. Глубины чувств нет. Логика в их действиях, как и во всем произведении, совершенно отсутствует, они ведут себя, как бессердечные манекены». – Молодой литератор с детской обидой в глазах посмотрел на профессора и генерала и, не замечая появившейся у обоих иронии, продолжил чтение:

– «С литературной точки зрения, ваша повесть также содержит множество существенных изъянов. Предложения просты и незамысловаты. Изложение событий отличается примитивизмом, а кое-где мысль совершенно теряется и ускользает не только от читателя, но и от самого автора…» – молодой человек потряс листком. – Вот, господа, каково он мне отписал!

Старичок-профессор с улыбкой пожал плечами:

– Обратитесь к другому издателю, к третьему, к четвертому. Сейчас всех печатают.

– Уже обращался, – молодой человек вздохнул.

– Сюжет у вас действительно своеобразный, – профессор посмотрел на Маннергейма, словно ища одобрения и поддержки. – Слишком все приземлено и немного гадко. В наше время к женщинам, в которых были влюблены, относились как существам возвышенным и, можно сказать, даже бестелесным. Маленькая ножка в изящной туфельке заставляла сердце воздыхателя биться в несколько раз быстрее. А сейчас все по-простому, нет той романтической любви, которая превращает обычного человека в средневекового рыцаря.

– Наше поколение в основной своей массе состоит из материалистов и не признает платонической любви. Близость между мужчиной и женщиной – такой же естественный процесс, как еда… и другие природные действия, – нахохлился литератор.

Профессор Бирюков усмехнулся.

– Только вы эти другие природные действия почему-то не выставляете на всеобщее обозрение и не говорите о них на каждом перекрестке. О плотской же любви заявляете открыто, да еще и литературой называете.

Молодой человек стал похож обиженного котенка, которого ткнули мордочкой в уксус.

– Да. О других природных действиях не говорим… и не выставляем, но и от любви не страдаем и не бросаемся под поезд, как ваша Анна Каренина…

– Напрасно вы отрицаете классиков, – Бирюков с сожалением посмотрел на своего молодого соседа. – Они наша душа… наше будущее…

Бирюков вдруг несколько оживился.

– А хотите совет?

– Если вы о том, как переделать мою повесть, то я и сам справлюсь… – молодой человек упрямо поджал губы и отрицательно покачал головой.

– Да бог с ней, с вашей повестью… – профессор несколько пренебрежительно пожал плечами. – При определенной настойчивости, ее, так или иначе, все равно напечатают. Я о другом… попробуйте выбросить из головы общепринятые стереотипы, и писать только для себя…