Последние страницы моей жизни (СИ)

Я слушал ее и понимал, что сделал то, чего не хотел. Она — глупая малолетняя дурочка, которая попросту влюбилась. Неужели, нет молодых нормальных мальчишек, почему именно я? Не знал, что сказать ей. Она призналась мне в том, что я с самого начала был лишь спором, и если бы она постучалась в другую квартиру — то сейчас этого разговора не было бы. Я не знал, не мог ей ответить. Если бы я сказал Юле, что согласен, что тоже хочу, чтобы она была рядом — это было бы… очень эгоистично с моей стороны. Я просто привык, что она постоянно рядом. Мне нравилось, что за мной ухаживали, что делали все так, как я хотел, а ведь это я должен ухаживать за ней: дарить цветы каждый день, подарки, водить куда-нибудь… Она выбрала не того… Со мной ее жизнь станет совсем серой, какой она была у меня… до появления Юли… Нужно было что-то придумать. Она ждала ответа, а я молчал, как последний трус…

— Марин? Марин, пожалуйста… ответь мне… я хочу быть рядом. Ты не представляешь, как я счастлива, когда ты улыбаешься, когда смеешься и не думаешь о болезни. Можно перепробовать кучу препаратов, они вылечат тебя! Я читала… такое возможно! А вообще, главное — это поддержка. Я же чувствую, что тебе нужна моя поддержка. Или тебе плохо, когда я рядом? Ты устаешь от меня?

Я пожалел, что позвонил. Мне не нужно было звонить ей. Юля приняла это слишком лично, а может быть легче все высказать по телефону, чем в глаза? Что если она только и ждала этого момента? Вот только я никак не мог понять зачем я ей нужен? Она знала, что мне осталось жить совсем немного, возможно, даже меньше, чем я думаю, но… все равно цеплялась за меня.

Первая любовь — самая важная, самая жестокая… она бьет с такой силой, что потом не можешь дышать полной грудью. Никогда не влюблялся. Даже не знаю, как можно ощутить это. У меня не было первой любви, поэтому я не страдал, но я много читал, знал и видел, как страдают другие. Но ещё больше они страдали от безответной. И я понимал, что не могу так поступить с Юлей. Я не хотел, чтобы она страдала из-за меня.

— Юля…

— М? — оживилась она, кажется, сильнее прижала телефон к уху.

— Ты мне тоже нравишься, но… как друг. Как очень хороший друг.

— А. — Издала Юля и громко вздохнула. — Хорошо, здорово! Друзья — это лучше, чем совсем ничего. Ладно, я пойду покормлю Эрика. Поздно уже. Пока. Отдыхай. Завтра привезу ноутбук.

На следующий день ноутбук у меня уже был, но передал мне его Ванька, а не сама Юля. Я почувствовал, что обидел ее своим ответом, но лучше так, чем… совсем никак. Может быть у неё просто нет на меня времени. Да и вообще, я взрослый мужчина, а никак не могу перестать думать о том, что натворил. Если бы я не сказал ей так, как сказал — было бы еще хуже. Молчание — не ответ. Нельзя оставлять вопросы без ответов, иначе о тебе подумают, что ты безответственный неудачник, который не может разговаривать на трепетные темы. Я не хочу, чтобы после моей смерти она страдала. Я всего лишь новая страница в ее жизни, которую она перелистнет совсем скоро. Знал, что с ней нужно поговорить на эту тему позже, но боялся снова напомнить о себе.

Время в больнице тянулось медленно. Я понял, что без Юли, я просто не чувствую себя собой. Без нее я чувствовал боль. Мне не хватало ее поддержки, так же как не хватало взгляда и смеха. Так же как легкого запаха сирени. Рядом с ней я дышал и понимал насколько жизнь прекрасна, но без нее, я снова превратился в вечно недовольного, больного человека. Ее не было около недели. Она не звонила — я тоже. Она не написала мне ни одного сообщения, и я делал то же самое. В какой-то момент не выдержал, набрал ее номер, но никто не взял трубку. Потом я был занят книгой, а спустя ещё неделю понял, что совсем отвык от Юли. Я больше не получал от нее ни поддержки, ни бодрящих слов, снова замкнулся в себе, лишь изредка перекидывался парой фраз с Ванькой, когда он заходил и спрашивал, как я себя чувствую. Но я не мог ему сказать, что мне настолько паршиво, что я снова стал думать о плохом, чаще вспоминать моменты из детства и мечтать снова оказаться в маминых объятиях.

°5. Сны с ароматом сирени

За месяц, проведенный в больнице я успел написать около десяти глав к своей книге. Не знаю, возможно, мне нравилось то, что я успел написать, но между строк читалось безразличие. Я знал, что мог бы написать и лучше, но у меня не получалось. В голове все выглядело лучше, чем просто хорошо, но когда я начинал печатать — все казалось отходами. Я не допускал ни единой мысли о том, что Юля стала для меня некой Музой, о которой говорят все писатели. Но я не мог себя назвать писателем, я просто… любитель выражать свои мысли на бумаге.