Последние войны

– Зачем вы воду в баке портите? – как-то спросил один из автоматчиков Сергея.

– Я воду порчу? – непонимающе переспросил Сергей.

– Мы чай по утрам из этой воды завариваем, а вы в нее чего-то добавляете, – стал пояснять автоматчик, – не вкусный чай получается.

«Вот идиоты, – подумал Сергей, – вот уж точно в желудках у них кислота. Никакая гадость их не берет».

– Так, слушай, – сказал он, – ваше дело с автоматами ходить, нас охранять, еще воду привозить, подогревать ее и за пленными талибами следить. Все. Вы не должны нашу воду пить. Ты понял?

Автоматчик кивнул, чуть насупившись за эту выволочку.

«А в особенности не смей прикасаться к той воде, что в бутылках», – мог добавить Сергей, но не сказал, а то и вправду полезет автоматчик красть чистую воду, пока их в доме не будет и наткнется на секретную баклажку.

Во дворе была вырыта яма для туалета. Сергей ради интереса решил бросить в нее камень, чтобы проверить насколько она глубокая. Проходили секунды, а он так и не слышал, чтобы камень ударился о дно, а может, он не расслышал, как тот вошел в вязкую массу или эта яма была действительно бездонной и если в нее провалишься, то на поверхность вывалишься по ту сторону земли. Сергей теперь подходил к этой яме с опаской, даже с какой-то дрожью в коленках.

Начальник тюрьмы использовал свое служебное положение в личных целях. Каждое утро к дому привозили троих заключенных. Разве откажешься от дармовой рабочей силы, когда у тебя и колодец не выкопан и дом не достроен? Генералы ведь тоже любят отправлять своих подчиненных на личные дачные участки. Куда как лучше чуть потрудиться на природе, вскапывая грядки и крася стены, чем сидеть в казарме или заниматься нудной строевой подготовкой. Заключенные тюрьмы, а это были пленные талибы, и вовсе своего начальника должны были считать благодетелем. Желающих попасть в партию, которая отправлялась на строительные работы, наверное, было больше, чем нужно. В число счастливчиков попадали только самые достойные.

После утренней молитвы заключенного обвязывали веревкой и спускали на дно колодца. Там он вгрызался киркой и лопатой до полудня в землю, на поверхность поднимали мешки отработанной породы, а в полдень и самого перепачканного, уставшего заключенного. Никаких кандалов, как на каторжниках, на них не было, но чтобы заключенные не разбежались – за ними следили охранники.

На обед заключенным давали ведро риса. Его готовили, наверное, в том же заведении общепита, где готовили рис для журналистов. Работы продолжались до захода солнца, часов до пяти, после чего заключенные молились и их отвозили обратно в тюрьму.

«Зачем ему такой глубокий туалет?» – думал Сергей.

Он продолжал пополнять свой словарный запас. Так тюрьма на фарси звучала; «бандихона». Узнав это, он чуть не засмеялся, потому что первая часть этого слова очень напоминало родное русское – бандит, а заканчивалось оно словом «хон», что значило «уважаемый» и еще «хона» – это дом.

Проезжая по афганским дорогам, Сергей с Игорем часто встречали по обочинам нагромождения камней, среди которых были воткнуты палки с разноцветными ленточками. Это были могилы, но не тех, кто погиб на этих местах в автомобильной катастрофе, а очень уважаемых людей. Их то и называли «хонами». Все проезжающие должны были видеть их могилы и вспоминать об этих людях.

Что же касается тюрьмы, то выходило, что это дом, где живут уважаемые бандиты, ну прямо авторитеты какие-то. Видать слово это получилось из-за смешения русского и фарси.

Каждый вечер сотрудники министерства иностранных дел объезжали стоянки журналистов, проверяли все ли в порядке, выслушивали пожелания – кому, что нужно, правда, редко выполняли просьбы, но зато собирали деньги за проживание, охрану и рис. С Сергея и Игоря теперь за проживание денег не брали. Рис день ото дня тоже начал сильно подниматься в цене, так что, когда стоимость порции этого риса стала сравнима с ужином в московском ресторане средней руки – пришлось отказаться и от риса. К тому времени, они уже обзавелись чайниками, кофейниками, тарелками, вилками, ложками.

Удивительно афганцы называли чайник. Это было даже не одно слово, а целых три – «чойнак никель таджики». Похоже, что прежде здесь о таком изобретении и слыхом не слыхивали, а первые чайники стали завозить из Таджикистана, причем исключительно сделанными из никеля, а то, что чайники могут быть фарфоровыми или глиняными, афганцы узнали гораздо позже, когда словосочетание, обозначавшее этот предмет, уже утвердилось в языке, и менять его не стоило. Неужели сюда не привози чайники из Китая? Удивительно. Страна ведь лежала на пути великого караванного пути. Чай же был «чоем» – словом вполне понятным. Только в очередной раз афганцы, вместо «а», выдававшем московский говор, произносили «о».